Едва ли командира проймут твои слова, когда он узнает, что его снова ослушались.
А как он узнает? Ты ему что ли нажалуешься?
Старший Смотрящий в Ночь приблизился к Реголе, и его голос задергался от брюзжащего, снисходительного посмеивания.
Жаловаться я не намерен, заверил он. Да и какой смысл, если это вместо меня сделает безвольный мальчишка. Если он не способен удержать слез, то слов и подавно не сумеет Пусть замарает свои ручонки. Только так они, возможно, достаточно огрубеют, чтобы своевременно хватать себя за горло, когда то решит отрыгнуть не в те уши лишнего Могуль знает, что делает И лучше не вмешивайся в его указы.
Ачуда повернулся к ним с каменным лицом.
Вас волнует только то, кто его будет разделывать? Он, по-вашему, туша забитой скотины? Он был моим другом. Больше у него никого не было Его не будут оплакивать родные. Его забудут сразу после того, как увидят А ведь он хотел их всех защищать. Как же мы ошибались мальчик горько поджал губы и закачал головой, не в силах подобрать слова.
Смотрящие в Ночь переглянулись.
Я же говорил, он нас всех сдаст.
Ему нужно время, Регола обнял за плечи старших братьев, увлекая их в сторону. Эта потеря закалит его дух, и ему не будет равных. Вы ему потом и в подметки не сгодитесь
Да-да, едко проворчал Далик, берясь за поручни носилок третий мальчик по его щелчку пальцев взялся спереди. Вот только не удивляйтесь, братцы, если завтра на вас скопом бросится разъяренный люд, вооружившись мотыгами и заточками сразу после того, как у этой слезливой душки закончится смена. Мир в племени и так уже держится на соплях жиже и зеленее, чем сейчас под его носом
Я все сделаю, процедил сквозь зубы Ачуда. Просто дайте мне побыть с ним еще немного.
Мужчины еще какое-то время понаблюдали за ним, сидящим над мертвецом, придерживающим его за голову и что-то шепчущим, соприкоснув лбы, и махнули рукой. Ачуда не вслушивался в их прения. Но одно слово все же добралось до его слуха. Оно было одобрено глумливыми хохотками и разочарованными вздохами. Мальчик не подозревал, что впредь это слово будет за ним следовать и насмешливо блуждать на чужих устах, стоит ему только объявиться на горизонте. Слово, что поразительно емко и точно отражало сущность и предназначение Ачуды, которые другие в нем сумели разглядеть.
Утешающий Мертвых.
Глава 2
Букет из кукурузного початка
Макхака, по прозвищу Замечающий Красоту, тяжело размахнулся и отвесил убойный подзатыльник тощему водоносу. От удара тот перелетел через телегу, опрокинув и разлив пару кувшинов с водой.
Почему мы тебя должны ждать, червяк? прогудел Макхака распластанному телу, но то не отвечало ему и не шевелилось.
Сагул перешагнул через водоноса и взял уцелевший кувшин. Кадык мощно задвигался, расталкивая толстые шейные жилы, вода заливала кирасу. Утолив жажду, он протянул Макхаке остатки, а сам покосился на лежачего паренька.
Ты его убил.
Да с чего бы, Макхака сделал пару могучих глотков, а остальное вылил себе на бритую макушку. Дурь из него выбил, да и только.
Дурь это все, что в нем было.
Жигалану надоело изображать, что он слеп. Отшвырнув точильный брусок и свой акинак, он шагнул к распростертому телу и приложил ладонь к груди. Затем и вовсе прильнул к ней щекой, прислушиваясь.
Друже, ты что-то совсем без девах одичал, сделал выводы Макхака, свысока наблюдавший за ним. Уже и мужские титьки готов облобызать
Замолкни, посоветовал Жигалан, напрягая слух. Да, сердце у него еще поет. Давай сюда, он вырвал у воина кувшин. Вода там уже плескалась на самом дне.
Жигалан набрал полный рот и распылил в лицо водоносу.
Бабенку бы сюда, так сразу бы ожил, бухнул Сагул.
Да-а, широко зевнул Макхака, не потрудившись прикрыть свой зев, полный кривых, желто-серых зубов. Бабенку бы сюда сейчас самое-то
Третий воин похлопал по лицу паренька, но тот в себя не приходил. А ведь начнись уже их тренировка, ни у кого бы не нашлось времени его прихлопнуть. Сагул и Макхака уже забыли про водоноса, стоя и обмениваясь похабными шутками, приправленными грубым гоготом. Жигалан стиснул челюсти.
Ты смотри-ка, жесткие брови Сагула изумленно вздыбились, глаза щурились в сторону лошадиного загона. Неужто Отец и впрямь существует и слышит наши молитвы?
Воины присмотрелись. На горизонте широкого манежного поля показалась фигурка. Но не та, которую они терпеливо ждали уже третий заход ширококрылого кондора, что время от времени делал неторопливый круг над Материнским Даром и границей бескрайних прерий. Эта фигурка была куда повыше, поизящнее и не шла вразвалку. Ее бедра сладко покачивались, хотя та пыталась и мужчинам это было видно, скрадывать размах своих чресел, и идти деревянным шагом, словно опасаясь, что ее заподозрят в желании кого-то обольстить.
Остальные мужчины, бесцельно слоняющиеся по манежу и лениво размахивая руками, начали стягиваться к главному помосту, где уже скучала троица. Каждый был облачен в кирасу из шерсти и железных пластин. У некоторых она дополнялась поножами грубой выделки на ремешках и наплечниками, что удваивали внушительность фигуры воина и устрашали простой люд, но на деле серьезно сковывали свободу телодвижений своего носителя.
Эти нехитрые доспехи подпоясывались массивным ремнем, к которому крепились ножны для акинака и узкого кинжала. Также на пояснице была петличка, на которой бился о зад при ходьбе маленький круглый щит. Ноги воинов покрывала короткая, из чешуйчатых полос юбка по середину бедра. Ступни же были вдеты в мокасины из сыромятной кожи, что украшались орнаментом из игл дикобраза и защитной железной пластиной, вдетой в подошву.
Акинаки, доспехи и остальное снаряжение воинов ковал лично Мордовал, близкий гвардеец вождя, что любил свободное время проводить в кузне, его изделия получались грубые, тяжелые и незатейливые, под стать вечно распаренной физиономии их создателя, но со своей задачей они справлялись превосходно. Кинжал Сагула был неровным, лезвие рябым, эфес же походил на кусок шишковатого навоза, однако всего с одного взмаха у воришки, что позарился на початок с кукурузного поля советника Ог-Лаколы, отлетели сразу четыре пальца на руке.
Но по большому счету, вся эта груда металла, которую они изо дня в день таскали на себе кто с гонором и вразвалку, а кто с усталым раздражением, использовалась по назначению так редко, что Жигалан порой начинал завидовать обычным соплеменникам, что разгуливали в струящейся на ветру шали, в наплечном пледе или вообще с голым торсом. Истекая кислым потом под кирасой, он завидовал им, но ровно до того момента, пока снова не становился свидетелем картины, похожей на ту, что разыгралась только что у телеги с водой.
Мужчины оживленно столпились у главного помоста. Мало кто из них обратил внимание на лежащего водоноса все глазели на подошедшую молодую девушку. Та была в одежде не из их мира. Обтягивающие стройные ноги кальсоны из неизвестного материала, подчеркивающие все то, что обычно скрывалось у женщин под жесткой тканью циновки, съедающей форму туники или штанов из сыромяти. Грудь же ее наоборот была скрыта короткой и пышной рубашкой цвета облаков, что не дотягивала и до пупка маленького и аккуратного. Волосы подобраны и спрятаны под странным головным убором, который их военачальник чванливо именовал шляпой. Из кукурузных листьев, с широкими полями, что прятали острое, молочного цвета личико от лучей беспощадного солнца.
Последние шаги к помосту у нее были очень неуверенными будто девушку заставили приблизиться к стае койотов, грызущихся за кусок мяса, и отобрать его у них. Ее руки судорожно скрестились чуть ниже груди наверное, так она пыталась прикрыть свой обнаженный живот, а коленки, торчащие через тонкую ткань, щемились друг к другу, будто девушке не терпелось помочиться. Но присмотревшись к ней, Жигалан догадался, что так она желала спрятать от глаз свою тайную сладость, которую излишне подчеркивал шов кальсон. Девушка чувствовала себя в этих откровенных одеждах беззащитной, но ей явно не хватало ума, чтобы понять эти одежды наоборот ее надежно защищали, давая всем присутствующим понять, кому именно принадлежит тщетно скрываемая ей сладость.