Анна Константиновна Поливанова лингвист, кандидат филологических наук. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1967).
Александра Александровна Раскина лингвист, переводчик, автор мемуарной прозы. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1965; 1-й выпуск).
Елена Александровна Рыбина археолог, доктор исторических наук, профессор кафедры археологии исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова.
Елена Николаевна Саввина лингвист, кандидат филологических наук. Выпускница Отделения структурной и прикладной лингвистики (1972).
Светлана Михайловна Толстая лингвист, доктор филологических наук, профессор, академик РАН.
Борис Андреевич Успенский филолог, лингвист, семиотик, историк языка и культуры, доктор филологических наук, профессор.
Виктор Константинович Финн философ, математик, доктор технических наук, профессор.
Татьяна Владимировна Цивьян филолог, доктор филологических наук, профессор.
Алексей Дмитриевич Шмелев лингвист, доктор филологических наук, профессор. Выпускник Отделения структурной и прикладной лингвистики (1979). Сын лингвистов Д.Н. Шмелева и Т.В. Булыгиной.
Начало эпохи
Наука без идеологии
«Казалось, перед нами открылись бескрайние горизонты нормального существования»
Закончилась Вторая мировая война. Люди на ней не только убивали друг друга, но и искали продвинутые способы этому как помешать, так и поспособствовать. Эти поиски дали огромный толчок развитию многих научных направлений: в физике, математике, кибернетике и др. Среди прочего военные нужды стимулировали и развитие криптографии.
Молодой американский математик Клод Шеннон[2], будущий создатель теории информации, для обеспечения секретности правительственной связи во время войны разрабатывал криптографические системы, которые использовались при переговорах Черчилля и Рузвельта.
Эти разработки произвели большое впечатление на его старшего коллегу, американского математика Уоррена Уивера. В 1947 году в письме к знаменитому Норберту Винеру
23
На этот раз идеи Уивера нашли отклик. В 1951 году работать над задачей создания машинного перевода начали в Массачусетском технологическом институте (Йегошуа Бар-Хиллел
4
IBMIBMIBM5
Программа, лежавшая в основе этой первой демонстрации, так называемого Джорджтаунского эксперимента, была довольно ограниченной: она использовала словарь в двести пятьдесят слов и грамматику из шести синтаксических правил. Тогда еще не было ни клавиатур, ни мониторов, поэтому текст вводили на перфокартах, а перевод выдавался на печатающее устройство. Все присутствовавшие на демонстрации были чрезвычайно воодушевлены. Машинный перевод сочли перспективным направлением, и работы в этой области получили значительную финансовую поддержку.
Перевели триста фраз! рассказывает Игорь Александрович Мельчук. И раззвонили об этом по всему миру. Все, даже два главных изобретателя компьютера, Норберт Винер и фон Нейман
6
Известие об успехе этого эксперимента дошло и до России: в октябрьском номере реферативного журнала ВИНИТИ «Математика» за 1954 год появилась статья Д.Ю. Панова
7
Надо сказать, что при Сталине да и некоторое время после его смерти некоторые науки в Советском Союзе не только не признавались таковыми, но и считались идеологически вредными лженауками (это отношение хорошо демонстрирует фраза «генетика продажная девка империализма», ошибочно, хотя в некотором высшем смысле и верно, приписываемая Т.Д. Лысенко). Так, в Кратком философском словаре, вышедшем в том же 1954 году, когда состоялся Джорджтаунский эксперимент, словарная статья «кибернетика» выглядела следующим образом:
КИБЕРНЕТИКА (от др. греч. слова, означающего рулевой, управляющий) реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капиталистических странах. <> По существу своему кибернетика направлена против материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И.П. Павловым, и марксистского, научного понимания законов общественной жизни. Эта механистическая метафизическая лженаука отлично уживается с идеализмом в философии, психологии, социологии. <> Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного мировоззрения его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для кибернетики характерна империалистическая утопия заменить живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной как в производстве, так и на войне.
Информация об успешном эксперименте по машинному переводу стала началом интеллектуального переворота в России.
Об этом прочел человек, сыгравший колоссальную роль в моей научной судьбе, вспоминает Мельчук, профессор Ляпунов
8
Он первым начал в Советском Союзе внедрять кибернетические методы. Кибернетика тогда была под категорическим запретом. Но дело в том, что советским понадобились расчеты для баллистических ракет. И оказалось, что она, может, и продажная девка, но она очень нужна. Ляпунов начал постепенно приобретать все больше веса и в конце концов перешел работать из университета, где его травили, в специальное заведение, созданное военными, Институт прикладной математики. Это фактически он так назывался, а на самом деле это был вычислительный центр по расчету баллистических траекторий. И там, естественно, создавали компьютеры и пользовали их спереди и сзади.
В СССР началась постепенная реабилитация кибернетики. Владимир Андреевич Успенский пишет: «Как известно, кибернетика в том понимании, как это было впервые сформулировано Норбертом Винером в его одноименной книге 1948 года, в СССР до хрущевской оттепели прочно ходила в буржуазных лженауках, да еще и числилась состоящей на службе у англо-американской военщины. Тот факт, что военная мощь потенциального противника опирается на лженауку, почему-то не вызывал должного удовлетворения у советских властей. Первой ласточкой, возвестившей возможность говорить о кибернетике без ругательных ярлыков, была статья С.Л. Соболева, А.И. Китова, А.А. Ляпунова (первый и третий математики, второй инженер) Основные черты кибернетики в 4-м номере Вопросов философии за 1955 год»
9
В Политехническом музее в 1954 году
10
11
Реабилитация кибернетики приоткрыла дверь в мир, где может существовать наука без идеологии, где доказательность самоценна и ее не надо поверять цитатами из классиков марксизма-ленинизма. Чистота и строгость свободного от демагогии научного поиска обещала духовную свободу, манила разрешимостью многих задач. Это было время полного воодушевления и эйфории.
«1956 год очень важный момент в жизни России, пишет Мельчук. Только что Хрущев объявил о конце сталинизма; официально закончился кровавый кошмар, длившийся тридцать лет. Государство перестало убивать. Только люди, сами жившие под коммунистическими режимами (Россия, Китай, Камбоджа, Северная Корея), могут представить себе, что означает конец такого существования. Началась эпоха бури и натиска, с последующей розово-голубой романтикой. Казалось, перед нами открылись бескрайние горизонты нормального существования. Оттепель, как назвал это время Эренбург. А я бы сказал неожиданный конец полярной ночи и сумасшедшая, неудержимая Весна. <> Больше я никогда не переживал такого всеобщего ликования. <> Начались грандиозные преобразования в науке»