С ветки вспорхнула птица и полетела в сторону музыки. Я на секунду позавидовала ей, как много она может увидеть в своем полете. Сейчас она пролетит по аллее и попадет на маленькую аккуратную площадку перед музыкальным залом. На площадке стоят высокие лавочки со спинками, а по их бокам расставлены вазоны с голубыми петуньями, льном и васильками. Мелкую мозаику, выложенную по земле, подметет женщина с высокой прической и в цветастом переднике. Вид у нее строгий, как у любого блюстителя порядка. Затем птичка залетит в музыкальный зал сквозь открытое окно. Рамы окон, как и сам домик снаружи, выкрашены в белый цвет. На самом деле сложно сказать, что это окна – высотой они до самого пола, так что получается, что этот светлый зал с бежевыми стенами и деревянными полами имеет очень много дверей. И вот птица пролетает над светлым роялем, за которым энергично и эмоционально репетирует молодой человек двадцати лет. В брюках и рубашке, с закаченным рукавом он методично, гибкими пальцами выжимает из фортепиано вдохновляющие звуки, его босые ноги нажимают то на левую, то на правую педаль. Теперь птичка, вылетев из противоположного высокого окна, оказалась уже на большой площадке перед главным входом в музыкальный зал, на которой располагался птичий фонтан. Он состоял из высокой трубы и множества мелких, разноярусных трубок и с виду напоминал невысокое дерево. На трубках оставалось место, куда не попадала вода, потому там часто сидели птицы. По краям площадки, над лавочками, были расставлены кованные решетки, нависшие над ними. К середине лета эти решетки были полностью заплетены виноградом, а осенью с них свисали большие гроздья синих и белых ягод. Птичка села на одну из трубок фонтана и, утолив жажду, нырнула в виноград. Эта площадка называлась так же как и фонтан, птичьей. Я думаю, птичка еще долго оставалась со своими друзьями. А вот моя Пышка уже видимо проголодалась и обтирая своим носом мои ноги зазывала меня с собой.
III. Концерт при открытом окне
Когда мы зашли, бабушка уже накрыла на стол. Завтрак был прекрасным. Пышка съев свой завтрак стояла у ног и прищурив глаза громко мурчала.
– Как твои дела бабушка, ты здесь не скучаешь?
– Что ты! У нас здесь никто не скучает! Вот вчера утром мы пересаживали фиалки с Марьей Федоровной. Замечательные фиалки в этом году! В прошлом году мы высадили лишь по одному листику, а вчера пересадили по кустику уже по десять-пятнадцать листочков в каждом! Так вот, когда мы их пересаживали, из нашего птичника удрала канарейка, она полетела прямо в большой зал зимнего сада так что скучно не было. Мы до обеда пробегали с сачком, по очереди отдыхая и пытаясь поймать эту вредную птичку. Так что думали, что пересадим к обеду, а управились лишь к вечеру. Непременно зайди к нам в сад. Вот-вот расцветут китайские розы, у нас их двадцать видов, ты будешь в восторге.
– Обязательно зайду, бабулечка. А мы не опоздаем на утреннее выступление? Уже без двадцати десять.
– О, не переживай, Михаил Федорович наверняка еще надевает носки на стулья.
– Какие еще носки?
– Ну, у нас новая мода, вязанные носки на стулья, поскольку без носков стулья царапают новый паркет!
– О, так у вас новый паркет в музыкальном зале! А я смотрю у тебя тоже новые полы.
– Да, в конюшнях перекладывали стойла, поэтому наши полы поснимали и отправили туда, а нам постелили новые. Ох, и мусора же было!
– Ничего, зато теперь в доме приятно пахнет липой.
– Да, уж!
Бабушка отложила свое шитье – красивую наволочку, на которой уже появились цветы и листья, и понемногу вырисовывались стебельки. Спрятав пышки от Пышки, некоторые та со страдальческим взглядом проводила в шкаф, бабушка пошла переодеваться. Через пять минут она явилась в бежевом платье с вязанными воротником и манжетами.
Мы опять вышли на аллею, где уже было достаточно много людей и потихоньку пошли в сторону дома музыки, который находился рядом с птичьим двориком. Между листьев высоких деревьев падал мягкий свет. С другой стороны, где-то в кустах, тихо пробежал летний трамвайчик.
Маленькие «бандиты» с огромными воздушными шарами, пробежали мимо нас, пытаясь обогнать друг друга.
– Возле зала уже много людей.
– Да, а если бы все было готово, то они уже были бы в зале, уже пять минут одиннадцатого, – метко подметила бабуля. – Какой нахал! Он свой паркет любит больше чем цветы!
Как член клуба цветоводов бабушка недолюбливала Михаила Федоровича, поскольку тот запрещал ставить цветы в музыкальном зале, отшучиваясь тем, что в зале будет слишком много прекрасного: и музыка, и цветы… Бабулечка все же не сдавалась и при каждой встрече припоминала, что в музыкальном доме слишком много пустых углов.
– Какой кошмар, он до сих пор обувает эти несчастнее стулья! – доносилось из толпы.
– И сколько осталось? – спрашивал кто-то.
– Еще десять! – выкрикивал тот, кто стоял ближе к окну.
– Пора прекратить это безобразие! Он задерживает концерт в пятый раз. Это никуда не годится!
– Мама, а я успею на урок математики?
– Конечно родной, посмотри вон под то окно. Твой учитель математики тоже здесь. Он похоже пересчитывает сколько носков осталось.
– Все! Он надел все! – закричал, как оказалось, учитель математики.
Все резко стали выстраиваться в стройную очередь. В окне виднелся человек в белой рубашке и серых брюках.
– Сегодня выступает Стриж, – донеслось уже из очереди.
Двери распахнулись. На улицу стремительно выскочил невысокий пожилой человек в бежевом пиджаке в серую клеточку и серых брюках. В кармане пиджака виднелся белый носовой платок.
– Боже мой! – возмутилась бабушка, – вокруг столько прелестных цветов, которые можно прикрепить в петлицу, а он засунул себе в карман эту неприличную вещь!
Этот пожилой человек и был Михаилом Федоровичем, который так долго надевал носки на стулья.
– Приглашаем Вас на утренний концерт. Выступает Илья Стриж. В программе Шопен!
Люди постепенно заходили в зал, подошла наша очередь, за порогом я увидела идеально начищенный липовый паркет. Стулья были так же липовыми с подушками из серого бархата. И к моему удивлению в серых вязаных носочках!
Мы прошли и присели в третьем ряду. Стулья были невысокими и глубокими, даже казалось что это не стулья вовсе, а кресла. К окну подошел пианист и задвинул белую тюль, так как солнце уже начинало светить ярче. Казалось, что это самый спокойный человек в зале. Он медленно присел за рояль и начал перелистывать ноты.
На входе послышался какой-то шум.
– Я же вам говорил, в музыкальный зал вход в обуви с каблуками воспрещается.
– Музыкальный зал такое же общественное место как и все остальные! Где вы видели, чтобы в других местах запрещали носить каблуки?
– Да вы что, не цените общественную собственность, вы же испортите паркет! Обувайте тапочки.
Женщина снисходительно посмотрела на буйствующего у ее плеча дедушку и смирившись сняла туфли и обула серые тапочки, стоявшие у входа, на случай появления недоброжелателей паркета.
Наконец-то все уселись, напротив меня во втором ряду сел Михаил Федорович и подставил под стул свои ноги так, что я увидела подошву его ботинок, на которые был наклеен фетр, серый!
Стриж выпрямил спину, собрался, и прозвучали первые звуки в тихом, спокойном зале. Музыка постепенно заполняла зал и уже не слышно было дыхания людей, сидевших по соседству. Из открытых окон доносился легкий, летний ветерок и звуки были настолько воздушными, что казалось их создает вовсе не человек, а приносит тот самый ветерок откуда-то с неба. В окно было видно фонтан, на котором сидела та самая птичка, встретившаяся мне утром. Видимо она хотела быть первой и прилетела так рано, чтобы занять свое лучшее место у прохладного источника. О этой птичке знал весь город. Она прилетала на каждый концерт и молча слушала музыку. После этого на аллее можно было услышать птичье пение, напоминавшее имитацию прослушанной ранее музыки.