Особенно помогали материны серьги, походившие на две подковы, подвешенные по бокам головы. И тянувшие мочки туда, где осталась их первая хозяйка – подальше вниз с треклятой горы.
– Вот возьми хоть эти камни.
Завладев вниманием собеседницы, она бросилась его закреплять.
– Ну сколько бы ты их в подоле перетаскивала? Весь день? А стоит собрать все вместе – и за раз можно управиться.
Они подступились к брусчатой дорожке, уходившей дальше к вершине. Но не пошли, а свернули на тропу в сторону смотровой.
– Вот так и невесты. Нас объединяет сила помысла.
Оказавшись перед обрывом, Замухрышка оторопела. За все время в горах она так и не привыкла к ощущению, когда пропасть каждый раз разверзается перед ногами будто самый первый и страшный раз. Ощущение зачаровывает, манит, нашептывает. Малюсенький шаг и
Она перевернула ведро и наблюдала как со стуком разлетаются друг от друга камни. Не желая иметь ничего общего в эйфории полета. И только эхо, поднимавшееся ото дна, подсказало, что упокоение они отыскали снова в родстве.
– Ты не слушаешь.
Плаксивый тон не очень у нее выходил, поэтому Замухрышка не сдержала улыбки.
– Давай минутку помолчим, – предложила она.
– Как скажешь, – ответила Лилия с раздражением.
Они угнездились на каменной скамье. Лилия – прямая как палка. Вот, значит, кто проглотил садовый инвентарь. А Замухрышка побереглась. Да к тому же тепло, исходившее от подруги, так и манило. Солнце оказалось за горой и разгоряченное тело моментом остыло.
Лилия почувствовала на себе ее невесомую тяжесть. Но хотя бы здесь сдержала обещание и промолчала.
Путь до кухни провели в разговорах о невестах и обряде венчания. Впрочем, говорила только Лилия, а Замухрышка ничего толком об этом и не запомнила. Ее мыслями владела одна простая – на сегодня всё.
А подруга привязалась, что не отцепишься. Самовольно вызвалась проводить. А когда оказались у кухонных дверей, – не ретировалась, как бывало с другими невестами. Почуяв скопище царивших за этими дверями запахов – вымышленных и настоящих – большинство предпочитало отправиться в сторону келий, главного зала или павильона.
А Лилия не испугалась.
– Ты не против? – спросила она, перехватывая у Замухрышки ручку двери.
И сама же распахнула.
Девушек обдало теплом, запахами и разговорами. Которые как вместе хлынули, так и растворились совместно. Когда Лилия вошла следом за Замухрышкой, с интересом осматриваясь по сторонам, со всех сторон с интересом осматривали Лилию.
На кухне готовили обед на обитательниц приюта. Все поверхности занимала еда или то, что должно было ею стать.
За столом работали две кухарки: одна шинковала овощи, другая замешивала тесто. Когда Лилия оказалась возле стола, обе бочком задвинулись к дальнему концу. Девушка уселась на освободившееся место, и кухарки, собрав утварь, пошли прочь.
Замухрышку до готовки не допускали. Она не обижалась, потому что не умела. Не умела готовить. Да и дело это считалось в приюте привилегированным. Новеньким доставалась работа на свежем воздухе.
Единственная поблажка – дежурство на посуде полдня в неделю. С обеда и до отбоя – только мытье посуды и мелкая уборка на кухне. Это считалось за выходной, поэтому эти дежурства никто не смел отнять.
И сегодня дежурила Замухрышка.
А рассевшейся посреди кухни подруге это было невдомек.
– Мне надо, – замялась Замухрышка, – у меня дела.
– Да брось ты, – закапризничала Лилия. – Это когда я пришла к тебе в гости? Наверняка кто-то из подруг тебя подменит.
К столу тут же подскочила здоровенная бабища.
– Меняемся, – сказала она.
– Ну вот, видишь, какая у вас тут взаимовыручка.
Замухрышка закатила глаза. Ведь был же почти вечер.
#2
Сон блуждал у самой поверхности. Сознанию никак не удавалось найти щель, чтобы в нее провалиться. Похожее на собаку, ищущую, куда примоститься, оно садилось и вскакивало. И следом за ним крутилась на тюфяке ее голова. И руки метались следом.
Пока левую не накрыла чья-то грубая ладонь.
Пахнуло луком и яичным желтком. Запах жратвы, от которого кто угодно проснется. А голодный – подавно.
Давешняя девка на замену.
– Тебя там твоя, – зашептала она, примешивая к запаху молочную кислинку.
В ее голосе слышалось раздражение. И еще что-то, что должно было сказать, что ее хлопоты с лихвой покрывают оказанную услугу. А дальше – каждый снова за себя.
Чтобы не перебудить всю кухню, а заодно не стать уже самой должником, Замухрышка уселась на тюфяке.
– Слышу, слышу, – отозвалась она, достаточно грубо, чтобы бабенка не слишком задержалась.
Та и правда сочла свой долг выплаченным и отползла в свой угол, под храп разбросанных на полу тел.
Замухрышка собралась с мыслями.
Тело высказалось резко против любых затей. Любое движение, длиннее возврата к горизонтальному положению, казалось ему непосильным вызовом.
Девушка чертыхнулась и стала растирать глаза.
Лилия ждала снаружи.
Ночи стояли холодные. Лилия была одета в пальтишко с отворотами на овечьем меху. Не слишком изысканно. Но рядом с Замухрышкиным бушлатом с чужого плеча, она словно изготовилась к вечернему моциону.
Над головой зыркал вечерний фонарь. И его свет отражался особенно ярко в глазах Лилии, казавшихся влажными.
Нахохлившаяся спросонья Замухрышка положила себе не спрашивать, что с ней такого приключилось.
Но Лилия сама вынырнула из темноты, явив ничуть не грустные, а наоборот, развеселые глаза.
– Сегодня, – сказала она с улыбкой. – Сегодня увидим.
Как будто Замухрышка хоть что-то понимала в происходящем.
– Да иди ты, – уже торопила невеста, увлекая с собой во тьму.
Замухрышка боялась, что придется блуждать впотьмах. Но оказалось гораздо лучше. То ли глаза привыкли к отсутствию света, то ли он все же был, излучаемый самими камнями.
Уложенные ими дорожки превратились в границы. Дальше простирались владения тьмы. Прорезаемая бойницами и оконцами, она поднималась сначала сквозь арки павильона, а дальше уходила ввысь отвесными стенами и неясными очертаниями башен.
Световые пятна казались зубами, а павильон – захлопнутой пастью. Тварь приложилась к земле и пожирала ее могучими челюстями. Но была не прочь закусить и человечинкой. А вместо того, чтобы убраться из этого места прочь, девушки поднырнули под своды.
Растворились в пятнах зеленоватого света, отражавшегося от колонн и арок.
Яркой фосфоресцирующей дорожкой они убегали в подбрюшье зверя и увлекали за собой.
Бесшумно отворилась дверь, обычно злобно скрипевшая на любого, кто посмеет к ней притронуться.
Снова темнота. По правую руку тянулась стена основного здания. Свет в некоторых кельях горел, вскрывая темноту строго перед собой. Но до первого этажа было такое расстояние, что его частичкам не хватало прыти опуститься сюда и осветить землю.
Замухрышка почувствовала, как в груди лениво поворачивается страх. Страх перед ночью и тьмой, который не вытравить никаким одиночеством. Чего говорить о маленьком заплутавшем человечке, спящем, кушающем и справляющим нужду под неусыпным взором таких же заблудших доходяг.
– Куда мы идем?
Замухрышка чувствовала уколы совести. Как она может так малодушничать. Тем более при напыщенной девке из невест. Но она уже физически ощущала отвращение к тому, что вот-вот должно произойти. Она не имела ни малейшего понятия, что это, но ноги, руки и голова отчаянно сопротивлялись.
Она впилась большим и указательным пальцами правой руки в мышцу между теми же пальцами левой.
Болевое ощущение остановило поток мыслей, и она смогла слышать собственный голос, управлять движениями и мыслями. Она стиснула мизинец. Я знаю это чувство
– Ты чего там бубнишь? – раздался голос Лилии.