— Слушаю, слушаю, — похлопал его Лудовико. — Просто вдруг сомнение обуяло. Извиняюсь, давай дальше.
И он хоть и не был там уже много лет, но здесь вот — и тут, дон, он постучал себя в грудь — осталось чувство, что Порвенир — его родина. А кроме того, там он и боксом начал заниматься. И многих старух тамошних он помнит, и очень может быть, что и они его узнают.
— А-а, я понял, — сказал Лудовико. — Это глупости: никто тебя не узнает, столько лет прошло. И потом, там же будет темно, тамошняя шпана все фонари камнями разбивает. Так что, Иполито, можешь не опасаться.
Тут он задумался, облизываясь, как все равно кот. Китаец принес соль и лимоны, Лудовико высунул язык, бросил щепотку соли на кончик, выжал прямо в рот пол-лимона, вылил в глотку свой стакан и сказал, что так, мол, совсем другое дело. Заговорили было о другом, но Иполито молчал, набычившись, смотрел то в пол, то на стойку и о чем-то думал.
— Нет, — сказал он вдруг. — Я не боюсь, что меня узнают. А просто — ноги не несут. Не могу я туда идти.
— Да что ты, ей-богу! — сказал Лудовико. — Старух-то лучше пугать, чем, к примеру, студентов, разве не так? Ну, покричат малость, поругаются. Брань на вороту не виснет.
— А если мне подвернется та, которая меня кормила, когда я вот такой был? — сказал тогда Иполито и грохнул кулаком по столу — всерьез, дон, разъярился. Амбросио с Лудовико снова взялись его стыдить, убеждать и уговаривать: что, мол, ты сопли распустил, ты ж мужчина, те, кто тебя кормил, были женщины хорошие, добросердечные, святые, мирные, неужели ж они станут в политику соваться? Но Иполито, дон, Иполито только мотал головой и ни в какую, и не уговаривайте меня, слушать ничего не хочу.
— Не хочу, — сказал он наконец, — не нравится мне это.
— А кому нравится? — сказал Лудовико.
— Мне, — сказал Амбросио и засмеялся. — Для меня это вроде встряски, приключения.
— Это потому, что ты редко с нами ходишь, — сказал Лудовико. — Ты ж важная птица, начальство возишь, конечно, наши дела для тебя игрушки. Погоди, вот засветят тебе булыжником по мозгам, как мне однажды, по-другому запоешь.
— Тогда и скажешь, нравятся тебе такие встряски или нет, — сказал Иполито. Но с ним, слава богу, ничего такого не случалось ни разу.
— Как хорошо, что ты пришла, — сказал Амбросио. — Я уж боялся, что зря тут торчу.
— Я иду на трамвай, — с негодованием повернулась к нему Амалия. — Я к тетке еду.
— А, вот и хорошо, сказал Амбросио. — Значит, нам по дороге.
— Это ничего, — сказал он. — Они давние друзья. Эспина устроил ему заказ для армейского интендантства.
— Мне кое-что не нравится в поведении этого сиятельного дона Фермина, — сказал майор Паредес. — Мы за ним послеживаем. Он якшается с апристами.
— И благодаря этому в полном курсе их дел, — сказал он. — Фермин, а значит, и я. На его счет можешь не беспокоиться — только время попусту потеряешь.
— Лояльность этих вельмож никогда не внушала мне доверия, — сказал майор Паредес. — Он примкнул к нам для того лишь, чтобы обделывать свои делишки. Он извлекает из нашего дела пользу для себя.
— Как и все мы, — улыбнулся он. — Важно, что его польза идет на пользу режиму. Ну-с, займемся Кахамаркой?
Майор кивнул и, сняв трубку одного из трех телефонов, отдал распоряжение. Минуту он сидел, о чем-то размышляя.