Плоть, наконец, заметила меня, встрепенулась и отбежала на несколько шагов в сторону. Мать моя женщина, рука, кисть при беге колыхались. А когда она повернулась, я увидел с другого бока, возле самого крестца человеческую ногу. Как такое может быть? Как? Как он туда попал? Вырос вместе с мутантом? Пророс потом? Зона, зона, что же ты делаешь?
Мне стало не по себе. Через распахнутые, перекошенные ворота я забежал в коровник. В небесах уже отчетливо слышалось бормотание выброса, кровавые вспышки подсвечивали надвигающийся грозовой вал. Я обернулся. Плоть стояла на прежнем месте. Стояла понуро, тупо вперив большие глаза себе под ноги. И… мне не показалось, я это точно видел, рука дернулась с ногой, словно человек внутри вздрогнул, словно его что-то беспокоило.
Я нервно выдохнул и скрылся за кирпичной стеной, надеясь, что выброс прибьет это исчадие ада. После апокалипсиса мутанта с человеком внутри нигде не обнаружил. «Неужели выжили?», – думал я, обводя взглядом канавы, рвы, развалины в окрестности.
Не заметил, как доел бутерброд с паштетом. Неприятные воспоминания кружили назойливой мухой, и чтобы отогнать их, решил поинтересоваться у Чинга, как он себя чувствует. Повернулся к сталкерку, открыл рот и тут же закрыл. Чинга сидел в прежней позе, только голова его теперь не была повернута в сторону пролома, а упиралась подбородком в грудь. Он напоминал спящего человека.
– Чинга? – позвал я его тихо. Он не отозвался. Тогда я привстал и тихонько потрепал его за плечо. – Чинга.
Он не отвечал и оставался мертвенно-неподвижным. Вкрались беспокойные подозрения, я потряс сильнее. – Чинга, – произнес уже громко.
Он молчал и под моей рукой был податлив. Я шагнул к сталкеру, нащупал на шее пульс. Сердце его слабо трепыхалось.
– Приплыли, – выдохнул я, ощущая наваливающуюся тяжесть. Тащить его не было ни малейшего желания, да и вряд ли бы смог. Пока сюда дошли, всю спину на подпорках сорвал. Попробовать привести в чувство? Что с того, если он идти уже не может совсем. Поохранять, пока не помрет? Тогда все его станет моим? Стоит ли дожидаться? Если объявятся встречники, шиш, что обломится.
Надо признать, за последние сутки я подрастерялся основательно: калаш, патроны, шмотник, жратва, штык-нож, противогаз, фляга, кружка, ложка… Да я просто гол. До «Деревяшки» никак не дойду. А он уже не одной, а двумя ногами в могиле. Ждать для успокоения совести? Мол, Господь прибрал. Как долго? Час, два? Может, потихоньку уже начинать потрошить? А если очнется, что тогда?
Сам не заметил, как начал присматриваться к его снаряге, прикидывать размерчик, износ, примерять разгрузку. В подсумке явно угадывались запасные магазины. Швейцарская штурмовая винтовка, зажатая меж колен сталкера, выглядела почти новой. Насколько мне было известно, СГИ – надежный и точный автомат, магазин на тридцать патронов. Патроны, правда, недешевые, не такие ходовые, как к калашникову, но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. На крайняк винтуху можно продать за хорошие деньги. Я склонил голову и разглядывал отделения на разгрузке, пытаясь угадать, чтобы могло в них так топорщиться.
Время шло, а Чинга все не шевелился. Показалось, грудь уже не вздымается. С минуту следил, затем с затаенной надеждой поискал на артерии пульс. Все, кранты. Сердце мое не то чтобы радостно, но с облегчением подпрыгнуло – перст судьбы сделал за меня сложный выбор. Но секундой позже испытал досаду, как будто меня объявили победителем в конкурсе «Везунчик», а потом извинились и назвали другое имя, – пальцы уловили слабое сердцебиение.
Я снова опустился на обломок стены, не моргая вглядывался в бледное, почти белое лицо напротив с мыслью: «Когда же ты, наконец, помрешь?»
Всерьез подумывал: «Только навалиться, даже стрелять не надо. Сколько? Минуту-полторы и все. У него сил сопротивляться не осталось». Но как бы себя ни уговаривал, тело мое оставалось неподвижным.
– Вон! Там они! – услышал слева голос и резко обернулся. Сердце мое перекувыркнулось и обвалилось в пятки. Я выхватил из кобуры пистолет, вскочил и чуть не упал. От долгого сидения ноги затеклии и не очень-то слушались. По мышцам растекалось болезненное покалывание. Взмахивая руками, на полусогнутых, спотыкаясь, я кинулся к дверному проему, через который нас, собственно, и увидели.
Их было трое. Двое в раздутых разгрузках, в бронежилетах, вооруженные автоматами, третий без оружия с объемным ранцем за плечами и с какой-то штуковиной в руке. Он пальцем указывал в мою сторону.
Я, идиота кусок, только сейчас вспомнил о штурмовой винтовке. Что я с пээмом против автоматов? Да они с подствольника шарахнут, и нам крышка.
– Не стреляйте! Мы свои! Нам нужен Чинга! Чинга здесь?! – снова послышался тот же голос – обычный, немного визгливый, не привыкший орать.
Я осторожно выглянул из-за укрытия. Двое, тот, что с ранцем, и стрелок, залегли за блоками, третьего уже с ними не было.
– Да! Он здесь! – проорал я в ответ.
– Ну вот, видите, – послышался радостный голос, – я же вам говорил. – Высоко задирая зад, тот, что с ранцем, начал подниматься. Стрелок встал легко и быстро. Автомат держал у плеча. Он заслонял собой гражданского, не спеша шел к КПП.
В какой-то момент в пропускном пункте света вдруг поубавилось. Я обернулся. В проломе, через который раньше наблюдал за стадом мутантов, стоял темный силуэт с автоматом. Ствол смотрел в мою сторону.
– Все чисто! – крикнул силуэт зычно. – Заходите! А ты, пацак, – теперь он обращался ко мне, – пуху брось и отойди к стене.
Я подчинился:
– Ты, эцилоп, главное, не нервничай и транклюкатор опусти. Ку, – быстро вспоминал чатланский.
– А где твой цак? – наемник внимательно и с каким-то затаенным интересом взирал на меня.
– На пепелаце. Ы-ы, – продолжал я поддерживать разговор на малоизвестном. В свое время несколько раз пересмотрел нетленку Данелии, и видно, не зря.
– Ку, – стрелок улыбнулся, опустил автомат. – Тентуры наши, смотрю, сошлися.
Через несколько секунд снаружи послышались торопливые шаги, а потом в дверном проеме возник человек с ранцем. Секунду-другую он осматривался. Заметил Чинга, решительно направился к нему, по пути стягивая с плеч лямки.
– Давно без сознания? – спросил меня, опускаясь перед сталкером на колено и заглядывая ему в лицо. «Наверное, врач», – подумал я, а вслух сказал:
– Минут пять-семь. Отошел отлить, осмотреться, а когда вернулся, он уже того.
Доктор взял Чинга за запястье левой рукой.
– Думаю, – продолжал я, – у него…
Доктор не дал договорить, поднял свободную руку, призывая меня умолкнуть. В помещении воцарилась тишина. Я обернулся. Один стрелок остался у входа, а тот, что возник в проломе, куда-то исчез. Доктор быстро вколол Чинга невесть откуда взявшийся шприц-тюбик, отбросил.Отставил штурмовую винтовку к стене, после чего стащил сталкера с обломка на пол. Натянул себе на голову мощный налобный фонарь и принялся вынимать из ранца контейнеры из нержавейки и открывать их.
Я понял, что Чинга будут штопать прямо здесь. Док всучил мне второй фонарь, показал, куда светить. Я старался не смотреть, что происходит под светом, лишь краем глаза следил, чтобы луч не смещался и не дрожал. Думал: «Хорошо, что не стал потрошить шмотник сталкера и тем более торопить события. Некрасиво получилось бы, застань они меня за этим занятием».
Глядя на уверенные движения врача, у меня больше не возникало сомнений насчет пребывания Чинга в этом мире. Прежде чем приступить к операции, доктор извлек из отделения в ранце пакет с бурой жидкостью и соединил капельницей с веной на локтевом сгибе сталкера. Левая моя рука вполне сгодилась под держатель.
Стоя на коленях, низко склоняясь над раной, врач кропотливо работал хирургическим инструментом минут пятнадцать. Я слышал, как он громко сопел в усы, чувствовал запах спирта, краем глаза видел, как подрагивал луч моего фонаря.