Погода на Тихоокеанском фронте не переставала удивлять. Ближе к полудню выглянуло мутно-алое солнце, и капитан второго ранга Хоши с наслаждением наблюдала за этим чудом. Что ещё может так впечатлить девушку, как тёплый бриз, синий сверкающий океан и солнце, напоминающее о том, что в мире есть что-то важнее победы над американцами и этой службы? Однако она не могла забыть об этих вещах – армия была делом её жизни. Девушка, что могла стать учителем или врачом, как поступило большинство её подружек, выбрала другой путь – путь своего отца, который давно погиб на затонувшем крейсере Хацусэ.
Она не знала, при каких обстоятельствах он погиб, но, к сожалению, на войне такое случается. Было ли это случайностью или нет – кто знает?
Недалеко от Порт-Артура. 14 мая 1904 года.
– Капитан, вы уверены, что нам стоит отплывать на одиннадцать миль от крепости? Японский дозор не дремлет в этих водах, – с тревогой сказал мичман Пётр своему капитану, Фёдору Николаевичу Иванову, но тот лишь с улыбкой ответил:
– Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Хотя нам, Пётр Георгиевич, пить рано. Мины ставить нужно вовремя и безукоризненно.
Фёдор Николаевич знал, что делает. Ранее он разговаривал с контр-адмиралом Вильгельмом Витгефтом, и тот дал добро на расстановку минного поля только на восемь миль. Но что это за расстояние? Ни один японский крейсер не подплывёт так близко. Поэтому при таких хороших погодных условиях Фёдор Николаевич решился на свои одиннадцать миль.
– Ну что ты там возишься, Петруха? Давай уже быстрее, пока и в правду дозор нас не засёк, – поторопил парня юнга Витька Шустрый. Ему дали такое прозвище, потому что он всю работу делал шустро, даже мины клал быстро, но при этом ровно и качественно. Поговорка про первый блин явно не имела к нему отношения. Все мужики ему завидовали, ведь за его успехи Фёдор Николаевич платил больше, да и нравился ему Витька.
– Всё, уходить пора, товарищ капитан. Мы сделали, как просили, уж дай Бог японцев подловить, – сказал Петруха и завёл двигатель миноносца.
На следующий день, ровно в половину одиннадцатого утра, в комнату капитана Иванова вошли двое рядовых. Взяв под руки, они проводили его в канцелярию адмирала Витгефтона. Там он услышал следующее:
– Дорогой Фёдор Николаевич, что должно последовать за нарушение приказа от вышестоящего лица? Или… нет, погодите-ка, от приказа начальника эскадры, контр-адмирала, то есть от меня?
Фёдор Николаевич побледнел. «Неужели всё так серьёзно?» – думал он, со злостью сжимая свой мощный кулак. Но его мысли прервали.
– Однако я расскажу вам одну удивительную историю о двух броненосцах и минном поле на одиннадцать миль.
В этот момент Иванов совсем растерялся. Он не мог пошевелить даже бровью. Неужели это конец его карьере на флоте? И, что самое страшное, неужели трибунал или даже расстрел?
Вильгельм начал свой рассказ. Говорил он медленно, пытаясь не только поведать невероятную историю, но и раскрыть виновника этого нарушения. Дозорные броненосцы плыли по своему обычному курсу. Морской бриз за туманную ночь успел затмить голубое небо серой дымкой, и юнга плохо видел берег. Ему пришлось попросить хоть чуть-чуть приблизиться. Капитан согласился, так как знал, что дальше восьми миль от порта русские броненосцы не продвинутся. И вот, когда берег с русской эскадрой уже показался, матросы заметили что-то странное в воде. Это были мины.
– Bakku! Sutoppu! – закричал японский юнга, но в следующее мгновение раздался взрыв, и куски железа полетели в разные стороны. Крейсер стал снижать обороты, но задел ещё одну мину и, как камень, стал погружаться на дно. Несколько человек смогли спрыгнуть в воду – они надеялись на второй корабль. Однако тот попался в ту же ловушку.
В попытке спастись броненосец сдал назад. Тонущие японские моряки с отчаянием смотрели, как он двигался к ближайшим островам. Взрывы видели с берега, и вскоре русские крейсеры отправились за вторым броненосцем, но тот ушел под воду, не добравшись до суши. Всех тонувших японцев подняли на борт как пленников и свидетелей произошедшего события.
– Вот какая невероятная история, не правда ли, Фёдор Николаевич? – язвительно спросил контр-адмирал своего подчинённого. Внезапно в глазах капитана Иванова блеснула гордость. Он понял, откуда появились мистические мины на таком большом расстоянии. Оказалось, что он был прав, ослушавшись Витгефтона. Контр-адмирал, прекратив мерить шагами свой кабинет, остановился напротив капитана.
– Фёдор Николаевич, за нарушение приказа – взыскание. Но за вашу смелость и смекалку я снимаю взыскание и даже считаю нужным поощрить вас двумя днями увольнения.
Теми потопленными броненосцами были «Хацусэ» и «Ясима», считавшиеся на тот момент лучшими у японцев.
Засекреченный японский порт
Хоши с теплом хранила память об отце. Ради него она пошла в морскую академию и поступила на службу. Но как же ей удалось сделать это, вопреки стереотипам о девушках на корабле? Оказывается, ей помог адмирал Кимура: он был куратором Канэко во время её обучения, и он же взял на себя ответственность за неё. Это меньшее, что он мог сделать в память о своём друге и её отце.
Хоши развернула документы, отданные ей адмиралом. В них было всё: от характеристик подводной лодки до личной информации о новых подчинённых девушки. В перечне имён она увидела и своё, а ниже – офицерский состав из трёх человек. Это немного возмутило её. Она пролистала биографию каждого из них: несмотря на их сходства, все они были чем-то уникальны. Например, механик Акайо Отта был одним из разработчиков систем управления и оборудования судна. Другими двумя были брат и сестра, высококлассные пилоты сержант Чи Масуда и лейтенант Мамору Масуда, участники битвы при Мидуэй. Совсем скоро Хоши предстояло встретиться с ними на своём новом судне.
4 глава
Скажи, кто ты, и я скажу, кто твой враг
На линкоре «Невада» Сержант Вудсс чистил свой пистолет, Кольт 1911, когда к нему подошёл рядовой и вручил конверт с письмом. Сержант не стал распечатывать его, так как руки его были в масле.
– Рядовой, если не трудно, разверни письмо и прочитай, пожалуйста, – сказал Вудсс и стал внимательно слушать почтальона.
Письмо пришло из Нью-Йорка, писала ему жена. Ей было только двадцать три, она работала медсестрой в хирургическом отделении. В письме говорилось, что Нолан – сын Генри – уже совсем подрос, впервые упомянул отца и даже нарисовал его: в мундире, как на последнем фото, сделанном перед уходом на фронт. Также жена писала, что её брат Ник Паттерсон был повышен до лейтенанта и отправлен со своей группой на линкор «Невада», чтобы обеспечить подкрепление. Генри вытер руки о полотенце и убрал пистолет в кобуру. Рядовой закончил читать письмо, вернул его в конверт и отдал сержанту.
– Разрешите идти? – спросил он и отдал воинское приветствие.
– Да, иди, – немного смутившись, произнёс Вудсс и убрал письмо в карман своего мундира.
До наступления оставалось четыре часа. Сержант поднялся на палубу и увидел суматоху, которая бывает, когда на муравейник падает первая капля дождя; только здесь муравьями были солдаты, таскавшие крупнокалиберные снаряды и готовящиеся к сражению.
– Дорогой сержант Вудсс! – с натянутой улыбкой прокричал адмирал Кинкейд и жестом приказал подняться к командной рубке.
– Здравия желаю, адмирал, – нехотя поприветствовал Вудсс адмирала, смотря на его пояс.
– Ах, это. Этот кортик – трофей одного японского офицера, – похвастался Кинкейд. – Совсем недавно мы потопили дозорное судно, и их капитан чудом выжил. Он всё твердил, что это семейная реликвия, и только сильный духом человек сможет его носить. После его харакири я забрал это чудо. Носить его – честь для меня.