Дорога оказалась очень трудной. Беременной женщине везти мужа-инвалида на коляске в такую даль было немыслимо тяжело, но в итоге они добрались до пункта назначения.
Их встретил сам Галдан, человек, о котором люди отзывались как о хорошем целителе. Галдан был бурятом лет восьмидесяти, а на самом деле, наверное, ещё старше. Загорелое, морщинистое и обветренное лицо, амулеты на шее, трость с головой дракона в руке говорили о его восточном происхождении. Ксения улыбнулась, глядя на него: в Оренбурге уже год как боялись носить нательные кресты, а в Чите врач в государственной больнице свободно расхаживал, увешанный талисманами.
– Что такого ужасного ты сделал, что у тебя в тридцать лет отнялись ноги? – спросил старик, сильно коверкая русские слова.
– Ничего такого я не делал, – ответил Василий, но в этот момент в разговор вмешалась Ксения:
– Мы людей обижали, много обижали, но хотим исправить свое отношение к другим. Вы поможете нам?
– Это должен сказать он! – ответил Галдан, указывая рукой на Василия. – Желание излечиться от недуга должно исходить непосредственно от больного.
– Если он это скажет, вы поможете нам?
Врач кивнул. Ксения встала на колени перед мужем, взяла в свои руки его ладонь и взмолилась:
– Умоляю тебя, скажи: «Я больше не буду обижать людей!» Просто повторяй за мной.
В конце концов, она вытянула из Василия нужные слова, в первый раз он их произнес очень робко и нерешительно, после чего Галдан начал процедуру иглоукалывания. Василия раздели и, уложив на широкую врачебную кушетку, поставили больше сорока игл. Такие процедуры повторялись десять дней подряд и проходили по одной и той же схеме. Сначала Василий должен был пообещать, что не будет больше обижать людей, потом его укладывали на кушетку, Галдан проводил странные манипуляции руками над его телом, а затем принимался ввинчивать тончайшие серебряные иглы.
На третий день у Василия зашевелились пальцы на ногах, на пятый он смог согнуть ногу в колене, а на десятый – сначала присел на кровати, свесив ноги, а затем встал. Это было самое настоящее чудо, которое Ксения впервые наблюдала в своей жизни, она искренне плакала, радуясь за Василия и за себя.
Ксения была благодарна Галдану и хотела отдать ему все деньги, что были получены от продажи дома, добавив к ним свои золотые украшения, и протянула вознаграждение врачу.
Галдан внимательно посмотрел в ее чистые искренние глаза и, положив на ее руку свою, отодвинул дар в сторону.
– Почему вы не берёте? – удивилась Ксения. – Вы же нас вылечили, спасли нас! Вы вернули нашу семью к жизни!
– Вылечил не я, – спокойно начал пояснять Галдан. – Вылечила его молитва, – он указал рукой на Щемилова.
Ксения не понимала, что происходит, почему Галдан не принимает денег.
– Как же мы будем жить, если вы это не возьмёте?
– С молитвой, – ответил врач. – Будете молиться так же искренне, как молились здесь, и всё в вашей жизни будет хорошо.
С этого дня Василий стал резко идти на поправку. Он делал предписанные упражнения, усиленно двигался, пил нужные лекарства и отвары. Через месяц таких процедур он превратился в работоспособного человека, словно и не болел ранее.
Щемилову захотелось вернуться в Оренбург, но Ксения была категорически против этого города, откуда они уехали под колючими ненавидящими взглядами людей, которые ощущали на своих спинах.
– Тебя там терпеть не могут, и меня тоже, ты хочешь снова заболеть? – убеждала она мужа.
Он ничего не ответил. Василий продолжал оставаться атеистом и не верил в то, что заболевание наступило от ненависти окружающих. Однако Ксения была на шестом месяце беременности, и о переезде не могло быть и речи. Одного ребёнка она уже потеряла и очень боялась повторения трагедии. Щемилов, понимая, что переезд повредит здоровью беременной жены, согласился с ней и, пытаясь устроить жизнь своей семьи в этом городе, пошёл в Читинский горком партии. Просмотрев его документы, на службу его приняли сразу, направив работать в Читинское отделение ОГПУ.
Василию Сергеевичу выделили жильё и определили в такой же Шестой отдел ОГПУ, в каком он работал в Оренбургском отделении, там занимались борьбой с религией и сектами. Выдали ключи от дома. Жильё оказалось очень кстати, потому как через три месяца Ксения родила мальчика, которого назвали Петром в честь покойного отца Ксении. Василий не мог нарадоваться, глядя на сына, и всё свободное время проводил у его кроватки.
Ксения, наконец, вздохнула с облегчением. В письме деду, забыв обиду на него, она написала: «У меня есть свой дом, сын и семья, наконец-то я счастлива. Никогда не думала, что это произойдёт в бурятском крае».
Василий чувствовал себя в Чите как рыба в воде. Работа по борьбе с религией здесь только начиналась, а он уже имел в этом деле опыт и поэтому оказался хорошим наставником.
Как-то зашёл к нему в кабинет молодой чекист и заявил, что больше не может допрашивать монаха.
– Почему? – спросил Василий.
– А он знает наперёд всё, что я у него не спрошу. Он мои мысли читает и сам озвучивает вопросы, которые я планировал ему задать. Из-за этого я никак не могу сосредоточиться и спровоцировать его.
– У нас в Оренбурге такое было. Один монах-схимник тоже читал мысли чекиста. И что мы сделали? Угадай?
– Не знаю.
– Монаха стали допрашивать сразу два чекиста. Мысли одного он прочитает, а мысли сразу двух – вряд ли! Понятно?
– Так точно, понял, допрашивать нужно вдвоем.
– Если понятно, то бери следователя Буратаева и действуй.
– Слушаюсь, – ответил молодой человек. – Как я сам не догадался? – и, повеселевший из-за быстро найденного решения, вышел из кабинета.
Были и другие случаи. Однажды пришли молодые сотрудники и сказали, что уже второй день не могут арестовать монахов в буддийском дацане.
– Мы видим, как они заходят в храм, идём за ними, а их там нет. Осматриваем весь храм, все уголки, вокруг храма стоят красногвардейцы, выйти возможности нет, но монахи словно испаряются!
– Значит, есть какая-то хитрость, которую мы не знаем, – сказал Щемилов.
– Шапка-невидимка что ли?
– Подойдите к настоятелю и скажите, что если он не выдаст монахов по списку, то вы сожжёте храм.
Угроза подействовала. В тот же день все были арестованы.
Щемилов снискал себе славу опытного работника.
Со временем у Василия с Ксенией появились друзья. Их стали часто приглашать в гости.
Как-то их позвали к себе супруги Кузины, жившие в соседнем доме. Александр Кузин был коллегой по работе, служил в том же отделе, что и Василий, его супруга Валентина возглавляла музыкальную школу. Вечер в кругу новых знакомых удался. Хозяйка сама музицировала и даже неплохо спела для гостей романс «Очи чёрные». На этой вечеринке собралось много народу, и голос Валентины, имеющий широкий диапазон и насыщенный переливами колорит, произвёл сильное впечатление на гостей. Слушатели хлопали, кричали «Браво!» и просили повторного исполнения песни. Не хлопала и не выражала абсолютно никаких эмоций только Ксения, потому что романс напомнил ей детство, и она впала в ностальгию. Этот чудный романс пела её мать, Лидия Николаевна, под аккомпанемент деда.
К Ксении подошёл хозяин дома и спросил:
– Вам не понравилось, как поёт Валя?
– Отчего же не понравилось? Понравилось.
– Тогда почему вы не хлопали со всеми?
Ксения не знала, как ответить. Чтобы перевести разговор на другую тему, она взяла с полки какую-то деревянную статуэтку и спросила:
– А что это?
– Какой-то идол.
– Откуда он у вас?
– Брали шамана, у него в юрте и экспроприировал.
– Стоит она у вас не на видном месте, – сказала Ксения только для того, чтобы не возвращаться к разговору об аплодисментах.
Знала бы она, что её фраза в каком-то смысле станет роковой. Однако не всегда мы ведаем, что творим.