Жизнь начала входить в обычное русло. Ни в этот день, ни в следующий Василий Щемилов рядом с Ксенией не появлялся, и она подумала, что его настойчивость и желание приударить за ней окончились.
Наступило воскресенье. Григорий Акимович, как всегда в благодушном настроении, отправился в Покровский собор, зашел на клирос. Началась служба. В многозвучии сливались голоса. И вдруг в храме появились люди в форме. Всех безо всяких разборов арестовали, кроме Никольского. Красногвардеец внимательно посмотрел документы старика и, извинившись, отпустил его.
Дед вернулся домой побледневший и хмурый. Он заглянул в комнату Ксении и сказал:
– Ты спрашивала, что я думаю о Василии Сергеевиче?
– Спрашивала.
– Я думаю, внучка, тебе надо выходить за него замуж и не откладывать это событие на долгое время. Как своей женщине, Щемилов даст тебе для жизни все необходимое.
– Дед, ты чего? – удивилась такой перемене Ксения.
– Слушай, что говорю, – строго ответил дед. – Иначе ты и себя, и меня погубишь.
То же самое Ксения услышала днём позже, в больнице. Клавдия Николаевна, старшая медицинская сестра, поманила её пальцем в дальнюю комнату, которую использовали под склад, и шепотом стала рассказывать:
– Вчера арестовали главного врача, Петра Васильевича, только потому, что он до революции принадлежал к дворянскому сословию. Я своими ушами слышала, как комиссар произнёс, тыкая револьвером: «Пошевеливайся, дворянская рожа!» Извините, деточка, но послушайте меня, выходите за вашего огэпэушника. Не раздумывайте, вы же тоже дворянского рода.
– Зачем вы так говорите? Вы же его совсем не знаете? – возмутилась Ксения.
– Только так вы сможете уберечься.
– Что значит уберечься?
– Сохранить жизнь, милочка, себе и своим близким! – ответила Клавдия Николаевна и добавила: – В нашей больнице вы последняя из дворян.
Ксения ничего не ответила, но задумалась. По городу прокатилась волна арестов. Людей хватали дома, на улице, в учреждениях. Жители города шепотом обсуждали, как избежать ареста.
Все эти дни Василий к Ксении не приходил, не звонил, и ей не хотелось верить в то, что все происходящие в городе события как-то перекликаются с ней и с Василием Сергеевичем Щемиловым.
После работы она снова решила съездить к Зухре, чтобы развеять сомнения по этому поводу, но, подойдя к дому гадалки, увидела, как люди в форме сажают ее в воронок.
Старая цыганка поймала печальный взгляд девушки и, узнав ее, успела выкрикнуть:
– Не тяни с замужеством, а то и тебя посадят…
Вскоре вновь появился Василий Щемилов. Он продолжал как ни в чем не бывало приходить к ней на работу, приносить цветы, и все чаще по вечерам провожал Ксению до дома, и это для нее становилось обыденным явлением. Однажды вечером Василий предложил пройтись через парк. Она поняла, что в парке он опять полезет с поцелуями, однако отказываться от прогулки не стала. Как она и предполагала, на плохо освещенной аллее Василий прижал ее к стволу дерева и стал жадно осыпать поцелуями. Ксения, уперевшись руками в его грудь, пыталась оттолкнуть, но он крепко обхватил ее и повалил в траву. Ксения уворачивалась от его губ, но он впился в них так, что шансов сопротивляться не осталось. С Ксенией происходило что-то доселе незнакомое и необъяснимое ее скромным воспитанием, стыд смешался с наслаждением, и она будто летела далеко-далеко в бесконечные звездные дали, что Василий конечно же заметил.
Потом они вдвоем лежали на траве, и Ксения смотрела в звездное небо и пыталась осмыслить ситуацию. Слезы, вызванные то ли смущением, то ли первым сексуальным опытом, а может непониманием того, что ждет ее дальше, самопроизвольно текли по щекам. Василий приподнялся над ней и, глядя на Ксению, раскрасневшуюся и смущенно оправлявшую юбку, заботливо прикрыл ее своим пиджаком:
– Ну чего ты, глупенькая, плачешь, давай лучше подумаем о том, когда свадьбу назначим?
Она вздрогнула от его вопроса.
– Свадьбу?
– Свадьбу! – подтвердил Василий. – Или ты все еще думаешь, что я несерьезен в своих намерениях? Да я тебя всю жизнь свою жду, и никакую другую рядом с собой даже представить не могу.
Ксения положила голову на его грудь. Она думала о словах Зухры и о том, что она нагадала: «В доме будет всё рушиться, вас посетят недуги. Болезни. Ты родишь мальчика после переезда в другой город. Обижая других людей, муж твой будет получать ответные удары. Иногда они будут в виде проклятий». Ксения опять заплакала. В парке начал шуметь ветер, разметая листья. На небе сгущались тучи.
– Когда свадьбу назначим? – повторил Василий свой вопрос.
– Когда хочешь, тогда и назначай! – с напускным равнодушием ответила Ксения.
– А я думал, мы вместе решим, это же важно, день семьи.
Ксения подняла голову и всмотрелась в его лицо.
– Ты правда меня любишь? – наивно спросила она, и Василий вместо ответа стал снова целовать ее, уже не встречая сопротивления. Потом, уткнувшись в ее волосы, прошептал на ухо: – Как же сильно я тебя люблю.
Начал накрапывать дождь. Быстро вскочив с земли и укрываясь пиджаком Василия, они побежали домой.
С момента их близости Ксения перестала избегать Василия, а наоборот, ждала с ним встреч и стала разрешать любить себя, отдавая инициативу ему в руки. Ксения его не любила, но он очень быстро расположил ее к себе, и она даже стала ловить себя на мысли, что ей очень нравиться быть с ним в близких отношениях. Именно в постели Василий взял над ней власть настолько, что Ксения подумала: может, это и есть любовь?
Со свадьбой долго не тянули и назначили ее на ближайший месяц.
По настоянию Василия Ксения, оставив дедушку одного в доме, переехала в квартиру мужа, которую он занимал на Советской улице, бывшей Николаевской, в самом центре города.
Дедушка загрустил и часто, по-старчески жалея себя, плакал. Кроме того, замужество Ксении повлияло на то, что он не мог более, пороча внучку своей набожностью, петь в церковном хоре. Да и негде было петь – власти закрыли храм, запретили ходить в него. Но долгими одинокими ночами Григорий Акимович зажигал свечу, доставал из-под половицы спрятанную в тайнике икону и тихонько пел молитвы, вымаливая для Ксении счастья. Его тихое, еле слышное пение очень походило на длинные страдальческие плачи. Ксения приезжала нечасто, выполняя долг перед дедушкой, который не оставил ее сиротой; теперь она платила ему ответной монетой заботы, в изобилии привозя самые лучшие, какие только могла достать, продукты.
Для самой же Ксении началась другая жизнь, совсем не похожая на ту, что она вела раньше – жизнь в достатке и комфорте. Единственное, что раздражало – телефон, по которому раз десять в день спрашивали Василия Сергеевича. Звонили постоянно, что самое неприятное, ночью, когда ей меньше всего хотелось, чтобы муж вскакивал из постели.
В семь утра за Щемиловым приезжала машина, и водитель сигналил под окнами что есть мочи, не давая соседям выспаться. Соседи осуждали Василия, сплетничали об их семье, но тихо, шёпотом, на кухне, так, чтобы никто не слышал, и только иногда Ксения ловила на себе их завистливые злобные взгляды. Сначала она не понимала, почему на неё так косятся, но всё объяснила коллега по работе, которая случайно в булочной услышала сплетню про Щемиловых.
В тот же день Ксения, встречая приехавшего с работы мужа, попросила водителя Петра не сигналить громко по утрам.
– Ты соседям спать не даёшь! Понимаешь или нет, они возмущаются, осуждают нас, можно, как-то потише?
– Ну и что? – ответил Петр. – Пусть пораньше встают, мы социализм строим, нечего им подолгу спать!
Водитель пообещал взять на заметку просьбу жены Василия, но продолжал вести себя так, будто этого диалога между ними не было, давая Ксении понять, что он не подчиняется ее указаниям.