Людмила Анатольевна побледнела и взволнованно переспросила:
– Исчезло бельмо?
– Ну да. Но я, как врач, объяснила, что это невозможно! Не-воз-мож-но! – повторила Элеонора по слогам и направилась к двери, но обернулась. – В общем, теперь я не сомневаюсь в том, что твой сын гуляет, и у меня есть доказательства! И свидетель! Если ты не примешь меры, Людмила Анатольевна, и это не прекратится, я буду ставить вопрос о разводе! – закончила Элеонора Давыдовна уже на пороге. – Будьте здоровы!
ЧАСТЬ II. ХУДОЖНИК С РОДОСЛОВНОЙ
Прошло несколько месяцев. Жизнь шла своим чередом. В квартиру Элеоноры Давыдовны позвонила Екатерина. Ей ничего не надо было говорить, она просто сняла очки. Теперь её левый глаз был опять затянут бельмом.
Слезы хрустальными каплями текли из ее глаз. Элеоноре Давыдовне ничего не оставалось, как обнять несчастную и пригласить на чай.
Естественно, Екатерина снова просила помочь. Врачи ей отказали, да и помощи от них она не ждала. А теперь, когда у неё появился жених, она никак не могла показаться перед ним в таком виде. Екатерина просила, нет – умоляла, чтобы Тимур нарисовал её портрет снова.
– Он сейчас дома у матери, – пояснила Элеонора.
Екатерина взяла у Элеоноры адрес, и, не теряя времени, засобиралась. По пути ее догнала Элеонора, решив, что следует держать все под контролем.
Дверь открыл Тимур, он сразу узнал посетительницу.
– Пожалуйста! – взмолилась Екатерина. – Помогите мне, ваши картины имеют чудодейственную силу.
Тимур предложил гостье и теще пройти.
– Вам придется заплатить мне как за новый портрет, – сказал Тимур и направился к мольберту.
– Тимур не может! Не может этого сделать! – вдруг закричала появившаяся в комнате Людмила Анатольевна, закрыла лицо руками и разразилась еще большими рыданиями, чем Екатерина.
– Мама, что с тобой? – Тимур схватил ее за плечи. – Почему ты не хочешь, чтобы я выполнил ее просьбу?
– Неважно, я тебя прошу этого не делать, – Людмила вытерла слёзы.
В разговор встряла наблюдавшая со стороны Элеонора Давыдовна.
– Я тебя, Люда, не понимаю: деньги в дом идут, а ты от них отбрыкиваешься, а, между прочим, у твоего сына есть семья, которую содержать надо.
Тимур обратился к матери:
– Что ты со мной как с маленьким, давай покончим с этим – я нарисую ее еще раз, и ты мне все наконец расскажешь.
Тимур обнял мать и ласково погладил ее по голове. Он очень ее любил и знал, вернее, с помощью какого-то шестого чувства догадывался, что переживания матери на протяжении всех этих лет связаны со смертью отца. Но о чем мать так волнуется и почему не рассказывает об отце – этого он не понимал. При каждой попытке разузнать хоть что-то мать меняла тему разговора или убегала по внезапно появившимся срочным делам. Еще подростком Тимур понял, что просто так тайну не выведать и прекратил попытки. Людмила Анатольевна молча кивнула и вышла на кухню. Через пару часов портрет был готов. И вдруг, когда Тимур повернул потрет, чтобы показать его владелице, на виду у всей семьи бельмо с глаза Екатерины стало исчезать.
– Не может этого быть! – схватилась за сердце Элеонора. – Это не-воз-мож-но… Люда, доставай из серванта коньяк и принеси нам рюмки! У меня приступ сейчас будет!
Екатерина, держа портрет в руках, придирчиво рассматривала себя в зеркале. Вдруг в гостиной раздался грохот. Элеонора Давыдовна закричала.
– Что случилось? – вбежала Людмила Анатольевна с четырьмя рюмками и бутылкой коньяка, которая тут же выпала из рук. Коньяк растекся среди осколков по полу, намочив выгоревшие на солнце волосы Тимура, который лежал без сознания.
– Вызывай «скорую»! – закричала Элеонора, но Людмила Анатольевна возразила:
– «Скорая» не поможет. Вызывайте такси, надо везти его к деду, – и тихо добавила: – Это у него родовое.
Такси остановилось у небольшой, но крепкой изгороди, ворота которой были распахнуты, будто кто-то ждал гостей. Из глубины сада, в котором скрывался белый одноэтажный дом, спешил пожилой мужчина в светлой одежде, опираясь на трость.
– Помогите, дедушка Аким! Тимур упал без памяти, а пока мы ехали, покрылся сыпью, от которой тогда умер его отец! – взволнованно кинулась Людмила к свекру.
– С возвращением, Людмила. Так должно было случиться. Хоть ты и назвала его не родовым именем и не рассказывала о его способностях, все равно род наш сильный, и предначертанного не изменишь, вот и благодари, что жив еще твой сын.
Тимура отнесли в самую дальнюю комнату в доме, больше похожую на келью затворника. Кроме кушетки, маленького столика да окошка под потолком, там ничего не было. Элеонору с Екатериной, которые сопровождали Тимура, попросили уехать домой. Сам же дед не отходил от Тимура несколько дней. Оставшаяся присматривать за сыном Людмила Анатольевна приносила еду прямо в комнату. Что дед там делал, она не видела. А он не любил посвящать кого ни попадя в свои дела. На третий день Тимур очнулся. Через неделю сыпь сошла, он смог самостоятельно есть, вставать и выходить в сад.
– Ну ладно, дед, – обратился Тимур к старику. – Расскажи, что за болезнь такая со мной приключилась и что скрывает моя мать?
Тимура все это время его мучило любопытство. Молодой сильный организм быстро поправлялся, но дед Аким не спешил раскрыть внуку причину болезни.
Прошла еще неделя, и к деду пришла женщина с ребенком. Тимур рисовал в саду и случайно услышал их разговор.
– Перестань бегать за ним, – говорил дед. – Займись сыном, а не то и себе, и ему жизнь испортишь. Посмотри, мальчуган у тебя какой умный, а глаза у него посмотри какие – редко когда такие глаза встретишь – и в прошлое смотрят, и в настоящее, и в будущее. Не болен он у тебя. Ты больна, Люда. Болезнь твоя в голове. Оставь мужиков, займись ребенком, и все наладится. Три недели будь дома, не звони никому, не ходи в гости, будь с сыном, кушай простую пищу, не пей вина, проси помощи у заступников, потом приходи.
– Что с ней, дед? – Тимур подошел с недописанной картиной, когда силуэт женщины с малышом в руках почти скрылся в полуденном зное и дорожной пыли. – Чем болен ее ребенок?
– Да не болен он. И она не больна.
– Что происходит? Почему она просит тебя помочь? Почему ты отказал?
– Погоди-погоди… вопросы-то мне на голову сыпать, – дед развернулся и, опираясь на изогнутую трость, направился к дому.
– Дед! – Тимур был настроен решительно. – Ну хватит, мне уезжать пора, я у тебя две недели без дела маюсь, ты меня к себе не подпускаешь, боком ходишь, сторонишься…
– Я готовлю тебя.
– Готовишь к чему?
– К тому, чем тебе предстоит заниматься.
– Дед!
– Дар у тебя исцелять людей. А если взялся за человека, будь готов разделить с ним его грехи.
– Какие грехи, дед!? Да и не исцелял я никого! Я просто рисовал ее! Ну, без бельма – ну и что?! Это просьба заказчика!
– Нет, ты не просто рисовал женщину, не притворяйся глупым ничего не понимающим мальчишкой. Ты во время рисования усилием воли пытался воздействовать на белую плёнку на глазу! Так?
Тимур кивнул.
– Ну, хорошо, я очень хотел, чтобы она излечилась, словно ее желание почувствовал. Хотел помочь. Хоть на картине.
– А теперь слушай меня внимательно: ты не излечил пациентку, ты просто направил болезнь в другое русло. Поэтому, собственно, болезнь и вернулась, и снова вернётся. Ты не мог излечить её, не зная причин. А причины болезни лежат в душе человека. Если заглянешь туда, увидишь поступки, которые совершал человек. Сделал что-то дурное, согрешил – душа начинает страдать, а потом уже страдает и тело.
Дед доходчиво пытался объяснить внуку то, что с ним происходит.
– Понимаешь, художники – это особый тип людей. Им дано видеть глубинные чувства человека, вытаскивать их через изображение на поверхность. Через портрет художник может не только излечить, но и искалечить человека, либо дать ему жизненную подсказку, предостеречь от воздействия чего-либо.