***
– Ой! Это же летающий гроб! Только с яйцами.
– Менолли!
– Ну сами посмотрите!
– А и правда. Гроб с яйцами. Только все-таки форма не очень.
– Так это и не для человека гроб.
– А для кого? Для хомячка? – засмеялся Фернандо Алонсо.
– Не, гроб для хомячка – это коробка от комма. А это – даже и не знаю.
– Это, наверно, гроб для рыбы хабанзон! Помните, Ник рассказывал?
– Точно!
– Только умоляю, не называйте его “Хабанзоном”, – раздался на общей голос Кортасара.
– В смысле “не называйте”? – удивилась Менолли.
– Так нам ему еще название придумывать! Новое. После такой переделки надо и переименовать, это не “Галадриэль” уже, это непойми что. Я пока ничего не придумал, адмирал Лейбович – тоже.
– А он что, тоже здесь?
– Да, и Узи припожаловал. Только не вовремя. Вовремя – разве что вы.
– В смысле?
– Да у нас “на хвосте” остатки флота лаймов, включая неповрежденный линкор. “Ахиллес”, с ним трудно справиться, уж больно броня толстая.
– Пиииииии!
– Рамота?
– Рамота говорит, что ей срочно нужно на новый, ну “старый-новый” корабль. Она что-то придумала.
– Вот, интересно, что. Как с линкором воевать?
– Не знаю! Она не говорит.
– Ладно, для нее и строили, в конце концов. Пускай осваивается.
– Пи! – сказала Рамота и исчезла.
– Все, она уже там, – сказала Менолли, – Сейчас начнет развлекаться… Нет, не начнет. Только посмотрела.
Рамота опять появилась на мостике “Гинсборро”. Вид она имела очень довольный.
– Ей понравилось!
– Это хорошо, но нам тут опять, похоже, воевать, Менолли.
– Рамота говорит… Подождите. Это странно. Да, она говорит, что вам воевать не надо.
– Как это “не надо”?
– Она все сделает сама. Хочет показать, что не только ей от нас есть польза, но и наоборот, ну и все такое.
– Рамота? Одна?
– Ну вместе с этим новым кораблем.
– Это не дело, – вмешался Кортасар, – Крейсера и фрегаты мы все-таки выдвинем на фланги. Зигфрид, Николай, что скажете?
– Выдвинемся, не вопрос, – ответил Рождественский.
– Еще как выдвинемся, у меня опять почти полный состав, пострелять можно от души, – сказал фон Эмден.
– Вот и славно. Тогда и начинайте, не думаю, что наши преследователи задержатся надолго.
***
– Рамота, возьмешь меня с собой?
– Нет, Менолли, ты не выдержишь, даже в капсуле. Я буду летать как дома – ну то есть как дома на крыльях, а теперь на вот этой железяке. Ведь ее моторы рассчитаны на ее “старую” массу, а теперь она стала вдвое легче. Инерция будет слишком большая.
– Интересно, а Рамота знает, какую перегрузку может выдержать? В смысле, в наших единицах? – спросил Фернандо.
– Момент… Да! Пятьдесят “же” запросто, семьдесят – с трудом, но без потери сознания.
– Ничего себе! С учетом компенсаторов, к этому можно добавлять еще полсотни, даже на линкоре. Да что там говорить, “Пингвин” поглощает до семидясети – но все равно “не дотягивает”. Круто.
– Вот Рамота и хочет “покуражиться”.
– И эта возможность появится у нее очень скоро, – прервал разговор Кортасар, – Они прыгнули в нашу сторону. “Ахиллес” и не менее десятка крейсеров – видимо,все оставшиеся.
– А что с работягами?
– Спускайте вниз, время пока есть. Верфь не защищена, если раздолбают – никто не выживет.
– Но внизу пленные лаймы!
– Потеснятся. Кто не захочет – пусть летит на верфь, помирать от “дружественного огня”, вы там им это разъясните. Никто им не доктор.
– Си, сеньор!
***
“Ахиллес” удивил всех, выйдя из гипера не на границе системы, а практически внутри ее, рядом с “Гинсборро”, и сразу же начал стрелять. Борта “Гинсборро” уже вышли, иначе потерь было бы вообще немерено, но и так вторая полетная палуба со всей командой техов была “вынесена” прямым попаданием.
– Рут! – раздался вопль Рамоты, который “услышали” все, – Рууууут!
– Прости, Рамота, – ответил Алонсо, судорожно уводящий авианосец с линии огня, – Прости. Он был на второй палубе. Я ничего не могу сделать, только спасти остальных. Да и то не факт.
– Что там происходит? – спросил Лейбович.
– Кажется, сбили “Гинсборро”.
– Что?!
– Фрагментация не подтверждена, но попадание двести пятидесятым калибром…
– О господи, а крейсера мы послали в яко бы их тыл! Пипец. Я идиот.
– А вот теперь вы сдохнете! – проорала Рамота, что тоже услышали все, и аргентинцы, и англичане. И бывшая “Галадриэль” сорвалась с места с ускорением, которого не выдержал бы никакой истребитель. Энрике Кортасару, уже готовому отстреляться по “Ахиллесу”, осталось только наблюдать, ведь этот не то линкор, не то уже непойми что, был просто-таки везде. Рамота дергала его, как сумасшедшая. Прыгала через гипер на какие-то десятки километров, что вообще-то считалось даже теоретически невозможным. И постоянно стреляла. Броня британского линкора ее интересовала не сильно, поскольку “уложить” пару серий в пять попаданий каждая строго в одну точку для нее явно не составляло труда. Через три минуты она сделала из линкора решето. Через три с половиной от британцев поступило сообщение о капитуляции. Через четыре линкор, получив наконец прямое в реактор, взорвался и развалился на куски. И тогда Рамота вышла на связь.
– Где их главная планета?
– Рамота, нет, – ответил Энрике, понимая, что бой закончен, а начинается – дипломатия.
– Они убили моего сына. Где их планета?
– Рамота, паркуй свой корабль, бой окончен. И тащи свою задницу сюда, на “Бельграно”, надо поговорить.
– Где они?
– Где бы они ни были, ты офицер эскадры, а я – командир этой самой эскадры. Нам надо поговорить. Возьми с собой Менолли, ведь когда ты “отключишься” от корабля, я не смогу тебя слышать. Но пойми, это приказ. Выполни его… Пожалуйста.
– Хорошо. Я понимаю. Я приду.
– Спасибо, Рамота.
Переключившись на “совсем уж общую”, Кортасар обратился к английским крейсерам.
– Так, все всё видели? Теперь объясняю: шансов нет не только у вас. Их нет и у ваших планет. Вашей капитуляции недостаточно, вся Британия должна сдаться Аргентине. Передайте там своему начальству. Мы не будем вас оккупировать, это обещаю, но капитуляция должна быть безоговорчной. Срок – четверть часа.
– Как четверть часа?! – раздался чей-то вопрос.
– А вот так. Если ваш король не подпишет капитуляцию через пятнадцать минут, я отменю приказ, данный мной пилоту бывшей “Галадриэли”, а потом – ну вы сами видели. Вы убили сына этого самого пилота, и теперь ваша жизнь – в смысле, жизнь вообще всех британцев – никакого значения для него не представляет.
– Но мы же все люди, сэр, помилуйте! Как – за четверть часа?!
– Мы-то с вами люди, а вот упомянутый мною пилот – нет. Так что крутитесь как хотите.
– “Нет”? То есть это – не человек?
– А Аргентина уже давно многорасовое государство, – соврал Энрике.
– Мы сейчас же свяжемся с командованием.
– Уж поспешите, будьте так любезны.
– Энрике, тут еще Кончите есть что сказать. Но только тебе и может быть Яниву, а не всем, – заметил Дюпон.
– Переключаю, слушаю.
– Энрике, – начала Кончита, – Напугай их еще больше. Уж не знаю как, но напугай. Надо, чтобы они не отправились за нами. Надо, чтобы они были заняты вычищанием дерьма из собственных штанов и вообще перестали обращать на нас внимание.
– А мы тут таки что, куда-то отправляемся? – удивился Лейбович.
– Именно. И довольно скоро, – ответила Кончита, – И еще и довольно далеко. В тылу должны остаться либо удирающие трусы, либо… Трупы.
– Так, – ответил Лейбович, который прекрасно умел делать вид, что во всем сориентировался, когда на самом деле ничего, как и сейчас, не понимал, – Я сейчас толкну речь, вы меня не прерывайте.
Тут же он включил общую, как бы совершенно случайно сделав это так, чтобы слышали и британские командиры. Ну ошибся впопыхах, с кем не бывает!
– Приказ по эскадре, – заявил Лейбович, – Готовность к бою и походу. Отдельный приказ пилоту сверхтяжелого истребителя: временно выйти из состава эскадры. Задача: в случае неисполнения противником ультиматума, уничтожить все борта противника, а потом отправиться на Нью-Уолш и “положить” гиперторпеду в ядро планеты.
– О господи, два миллиарда человек! – послышался панический голос кого-то из англичан.
– Какая тебе-покойнику будет разница? – резонно спросил другой.