Выручил дедушка. Он написал несколько строчек на древнееврейском языке знаменитому профессору Стамбульского университета и велел Бене отправляться туда пешком. Именно это и должно стать его экзаменом.
Беня был принят, окончил медицинский факультет и возвратился в родной город врачом по детским (и всем остальным) болезням.
Как он был нужен евреям Плоньска! Столько больных, но попробуй, сунься в земскую больницу… А тут появился свой врач.
Практика у Бени была огромная, а доходы… Ведь чаще всего болеют там, где нет денег ни на оплату доктора, ни на лекарства, и даже на хлеб. Чаще всего Бене приходилось самому составлять лекарства, а порой оставлять пациенту немного продуктов. Однако община не давала Бене голодать, и он стал общественным врачом.
Беня, однако, не был человеком «не от мира сего», этаким блаженненьким благотворителем. Трезвый разум и аналитический ум сочетались у него с безграничной любовью к своему обездоленному народу. Меньше всего он был религиозным фанатиком, принимал учения Дарвина и Маркса. Но он питал страх перед революцией, а следовательно, перед пролитием крови. Конвент или роялисты, Гора или Жиронда, Лион или Вандея – всё это кровь, страдание.
Не будучи фанатиком, он верил, что из среды его народа явится если не Мессия, то организатор, который возглавит движение за создание государства. Но оружием в этой борьбе будут человеческий разум и воля. Как же должно расцвести еврейское государство, если, несмотря на кровавые гонения и бесправное положение, обездоленный народ дал и даёт миру людей, возвеличивающих науку, искусство, технику, культуру!.. Сколько всего может создать такой народ на обетованной земле!
Обо всём этом Беня разговаривал с Давидом, давал ему книги и брошюры, за которые царское правительство ссылало людей в места отдалённые, отправляя их на медленную смерть, а порой и на быструю: приговаривая к казни или поощряя погромы.
Беня знал многое, но, уверенно и твёрдо держа в руках скальпель, он никогда бы не взял нож или револьвер. Давид тоже не знал, что надо делать, и усиленно искал истины в книгах. Он читал, читал, читал…
Направляясь, в свою очередь, в Стамбульский университет, Давид избрал себе юридический факультет. Посещал лекции по философии, в библиотеках доставал древние и новейшие книги всех времён и народов.
Приезжая на каникулы в родной Плоньск, он по-прежнему с великой скорбью видел обездоленный народ, загнанный в гетто, в грязь и нищету.
Суламифь
Однако, как ни были мысли Давида погружены в анализ осколков истины, как ни были его глаза устремлены в книги, а он всё же не просмотрел дочь провизора Фиру.
Говорят, что человек может возродиться через несколько десятков поколений. Давид в это не вполне верил. Но, увидев Фиру, он убедился, что Суламифь возродилась, да ещё в улучшенном виде, потому что Песнь Песней не отражала всей её прелести. Давид принялся составлять свои Песни и нашёптывать их Фире.
Какой девушке не понравятся Песни Песней, да ещё составленные для неё самой? А если нравятся песни, то уж автор их тем более понравится. А почему он может не понравиться отцу Фиры? Парень – поискать такого надо не только в Плоньске, а и в других городах, да и то не скоро найдёшь. Если Фира нравится Давиду, то почему она не понравится его отцу, а тем более матери? Такую невестку поискать надо, да вряд ли найдёшь. Давиду – восемнадцать лет, невесте – шестнадцать, самая пора. Окончит университет, будет адвокатом или нотариусом, а там и до поверенного в делах фирмы недалеко. На следующий год можно и свадьбу справить.
Мать Фиры уже исподволь перетряхивает приготовленное приданое, накупает новое, присматривает материю на подвенечное платье, а мать Давида прикидывает в уме, сколько и каких продуктов потребуется на свадьбу, где их достать и как приготовить
В пору бы на этом окончить рассказ, описать свадьбу: мол, я там был… стали жить-поживать…
Да, так, только так должны складываться человеческие судьбы. И пусть будут прокляты те, кто разрушает эту извечную прекрасную сказку жизни!
Прошлое и настоящее
Тяжело читать книги или слушать лекции по истории еврейского народа: исход из Египта, скитания в пустыне, вавилонский плен, переселение евреев из Испании в Марокко, костры и пытки инквизиции, аутодафе, поголовное избиение евреев: уничтожались не только мужчины, но и женщины, и дети, повинные лишь в том, что родились евреями. Когда Давид читал такие книги или слушал лекции, глаза его наливались кровью, кулаки сжимались… Но вот книга закрыта или лекция закончена – и вокруг снова весёлый, красочный, звонкоголосый мир, где в пёстрой нищете не умирает живой еврейский юмор.
Но ещё тяжелей было узнавать о еврейских погромах не когда-то, в далёкие времена, в далёких чужих странах, а в городах Российской империи от Одессы до Киева, от Нижнего Новгорода до Бердичева. Эти сообщения уже не были отвлечёнными рассказами. Приходилось узнавать о гибели родных и знакомых, которых знал как людей весёлых, бодрых, неунывающих, бесконечно милых.
Тогда пробуждалась ненависть не к египтянам, арамейцам, финикийцам, которых давно покарало и уничтожило время, а к этим вот самодовольным приказчикам и мясникам, грузчикам и биндюжникам, именовавших себя Союзом Русского Народа. Поднималось и росло зло на русский народ, на русского бога.
И всё же – книга прочитана и закрыта, газета сложена, письмо из Шепетовки обсуждено. Прочитаешь молитву о принявших смерть евреях и о здоровых живущих, поговоришь с дедушкой, изольёшь душу с Беней, глянешь в ясные глаза Фиры – и все кошмары станут чем-то нереальным, страшной сказкой, из тех, которые пугали и волновали в детстве…