– Мужики, что делать будем? Такими мётлами мы и до обеда не управимся, – завопил от безысходности Шланг, – а мне позарез нужно сходить в это увольнение, чтобы поменять разбитые линзы в очках.
– Всем надо в увольнение. Терпи, казак, атаманом станешь, – отшутился курсант по прозвищу «Барабан», махая огрызком метлы во все стороны с невозмутимым видом, как будто в мире не существует каких-либо проблем.
– Да я понимаю, что тебе всё по барабану, толстокожий ты наш, но у меня любовь настоящая, будет ждать в это воскресенье, – орал курсант по прозвищу «Бабич», – а я тут с вами мучаюсь. – Что делать будем, Режиссёр? – уставился он на меня, словно ухватился за соломинку, обливаясь потом от чрезмерного усердия.
Утром после сна мне тяжело думалось, но, когда просят друзья, происходит игра воображения.
– Что-что делать? – парировал я. – Мётлы вначале надо достать хорошие или… сделать их самим. Вон сколько деревьев и кустов с ветками.
Больше никому ничего объяснять было не надо. Около двадцати человек ринулись ломать ветки. Послышался круговой хруст. Мои увещевания не ломать лишних веток воздействия не имели. Каждый старался сделать себе этакую метлу-гиганта. Через пару минут огромных размеров мётлы, напоминающие привязанные к древкам кусты, дружно зашуршали по асфальту. Работа закипела. Плац был тщательно и вовремя убран до блеска.
Через неделю такого варварского изготовления мётел кусты вокруг плаца заметно поредели, а кое-где исчезли и вовсе. Вначале командование училища не замечало, что вместе с осенними листьями «улетают» и ветки. Но сколько шило в мешке ни таи, всё равно оно уколет в то место, которое находится ниже спины. Так и получилось.
Дежурный по части поймал в кустах Шланга с целой охапкой веток. Начались разборки. Прежде всего влетело Пасе от начальника факультета полковника Садомского, за порчу природы. Досталось и старшему сержанту Молотку, и младшему сержанту Басику за вредительство природе. Безусловно, по полной программе досталось стрелочнику Шлангу, посягнувшему на кусты училища. Вот на нём и сошёлся клином белый свет. Его заклеймили позором перед строем, лишили увольнений в город на месяц вперёд, влепили сразу три наряда вне очереди и выговор по комсомольской линии.
Осознав всю степень своей вины, Шланг прилагал все усилия, чтобы завоевать доверие командиров и встать на путь исправления. Он беспрекословно выполнял все команды, мелкие поручения, заискивал и даже лебезил. Узким местом в его действиях была заправка койки. Его командир отделения младший сержант по кличке «Козырь» каждое утро клеймил бедолагу позором. Командиру отделения, прошедшему армейскую службу, было весьма нелегко с таким нерадивым подчинённым, за которого он постоянно получал замечания от старшины и командира учебной группы.
– Ты что до сих пор не научился койку заправлять? Одеяло должно быть равномерно засунуто под матрац, подушка должна лежать кирпичом, а все кантики одеяла должны быть острыми, как бритва. Понял?
– Так точно, товарищ младший сержант! – безропотно кричал Шланг, вытянутый, как струна, по стойке смирно.
– Да не ори ты, как на плацу! Лучше учись у остальных.
Эта история повторялась почти каждое утро. Чтобы не снижать общие показатели отделения по образцовому поддержанию порядка в казарме, койку Шланга по очереди помогали заправлять его товарищи по отделению. Даже сам командир отделения Козырь делал пару раз из его подушки настоящий уставной кирпич, показывая Шлангу, как должна быть заправлена кровать.
И вот произошла необычная метаморфоза. Каждый раз после команды «отбой» Шланг не ложился в койку, как все мы, а аккуратно влезал под одеяло со стороны подушки, словно рептилия в свою нору, чтобы одеяло с простынёй оставались заправленными под матрац. Он спал всю ночь на спине, боясь пошевелиться, чтобы одеяло случайно не выскочило из-под матраца. Его койка была на втором ярусе и всё его чудачество было видно для всех, как на ладони.
Утром по команде «подъём» он аккуратно вылезал, как удав, из своего лежбища, подбивал на одеяле канты и бил кирпич из подушки. Это вызывало недоумение и смех. Всё равно же ему приходилось перезаправлять койку. Упрёки и насмешки на Шланга совершенно не действовали. Он обиделся на всех на нас и с непробиваемой миной на лице упорно каждый вечер заползал под одеяло под улюлюканье и аплодисменты. Но всякому терпению бывает предел. С коллективом так нельзя.
– Ну что с ним делать, с этим мамочкиным сыночком? – сетовал Козырь.
– В принципе устав он не нарушает. В нём не сказано, как военнослужащий должен в койку ложиться или в сортир ходить. Разве что позорит отделение и всю учебную группу своими странностями и «выкидонами», – рассуждал вслух Молоток, – может надо с ним как следует побеседовать?
– Да беседовали с ним неоднократно. Он после залёта с мётлами обиделся на весь свет. Любовь у него завелась в городе. Он даже специально разбил очки, чтобы был повод отпроситься в магазин «Оптика», а Пася лишил его увольнения на месяц.
– Ладно, думай и сам решай. Это твой подчинённый, в конце концов. С тебя будет спрос.
Козырь после этого разговора собрал из доверенных лиц небольшой «совет в Филях» без участия Шланга.
– Ну, что будем делать с этим мамочкиным сыночком, с этим «ночным удавом»? – нервно потирая руки, обратился он к нам. – Помогите его перевоспитать.
Каких-либо вразумительных советов он, естественно, не услышал. Мы хором поговорили, высказали своё возмущение, выпустили пар. Но Козырь не сдавался.
– А может нам что-нибудь Режиссёр посоветует? – посмотрел он на меня с некоторой иронией, – но боюсь, что он так насоветовал нам с мётлами, что теперь даже боязно его слушать. Из-за него столько дров наломали, что теперь из лесу целую машину с кустами привезли для посадки вместо обглоданных.
– Лучше б они машину с мётлами привезли, – вежливо парировал я, – а насчёт нашего «мамочкиного удава» я подумаю. Есть одна мыслишка. Пока распространяться не буду. Но мне нужна санкция на «добро». Не хочу брать на себя ответственность за возможные последствия.
– Если мордобоя и другого членовредительства не будет, то ответственность беру на себя я, – заверил меня и всех присутствующих Козырь.
– Рукоприкладства не будет, но надо хорошо подготовиться к воспитательной мере, а для этого потребуется ваша помощь.
– Хорошо. Тогда что нужно от меня? – спросил командир отделения.
– Нужно, чтобы кто-то сходил в увольнение за реквизитом.
– Ну хорошо, но ты хоть мне-то скажешь в чём секрет твоего загадочного метода воспитания и что это за реквизит?
– Скажу, обязательно скажу, но после того, как достанут реквизит.
– Ладно, валяй, – и Козырь пошёл к Молотку договариваться об увольнительной для моего друга по кличке «Базыль».
Увольнительную записку, на удивление, оформили достаточно быстро. Командиру учебного курса сказали заранее заготовленную легенду, что к Базылю приехала родная мама.
Мой друг Базыль считался добродушным, выдержанным и честным парнем. До поступления в училище он отслужил один год в пограничных войсках. Для него вопросы поддержания и укрепления воинской дисциплины были значимы. Он не терпел нытиков, хлюпиков, активно качал мышцы, таская с утра до вечера гири и растягивая эспандер на виду у всех. Всегда был готов помочь сержантам в трудную минуту, которые до поступления в училище тоже отслужили в войсках один или два года и считали его по этой причине своим.
Базыль быстро въехал в суть сценария предстоящего спектакля. Ему не надо было долго объяснять, что необходимо купить или достать. Не теряя времени, наш посыльный отправился в зоомагазин.