– Убить? – Аня не понимала зачем, чтобы отвадить соперницу, нужно врать так безжалостно и нелепо. – О чем ты говоришь?
– О чем знаю, о том и говорю, – теперь голос Лолы был тверд и спокоен. – Думаешь, почему этот склад, эта странная компания?
Лола больше не злилась, она улыбалась насмешливо и уверенно. Она не врала.
Аня изумленно посмотрела на ее улыбку.
– До свидания.
Лола проводила ее взглядом.
– Дура! Девчонка! Побежала отмываться от недавних поцелуев.
И что в ней нашел Богдан? Она маленькая и глупая. Чуть не задохнулась от страха.
Хотя, кажется, она и сама порядочная дура! Угораздило же ее обо всем проболтаться! Странная история, до конца непонятая и необъясненная. Но если Богдан узнает…
Ну и пусть! Сам виноват. Переживет! Его ведь ни капельки не волнует то, что об этом знает она, Лола.
9
Аня вовсе не бежала, она по-прежнему еле-еле шла и думала.
Неужели ревность настолько сильна, что заставляет делать самые страшные вещи? Надо же такое придумать! Надо же так ужасно оговорить человека!
Но Лола так странно держала себя, будто была совершенно уверена в своей честности, будто говорила чистую правду? И хотя Аня совсем потеряла голову от любви, она прекрасно осознавала: вовсе не безупречен и не безгрешен Богдан, ох, далеко не безгрешен.
Ей хотелось безоговорочно верить в лживость ревнивых слов и в его невиновность, но она не могла. Не могла. И без Лолы нетрудно было заметить необычность окружающих Богдана вещей.
Почему он живет на заброшенном складе? Почему иногда встречаются там довольно странные личности, то не в меру веселые, то беспросветно мрачные? Почему Лесик сказал, что он в отключке, а не просто спит?
Нет, нет, нет! Полная ерунда! А вдруг?
Она непременно должна узнать правду. Тут Лола рассчитала точно: Аня не сможет быть с ним, если он…
Он стоял у калитки и разговаривал с Ольгой.
– Явился пропащий! – возмущалась Оля. – Вообще-то так с девушками не поступают! Полное свинство! – она заметила в конце улицы медленно приближающуюся подругу. – А вот, кстати, и Анька.
Оля удивленно смотрела на еле передвигающую ноги подругу. Можно было подумать, что она окончательно свихнулась с горя и уже не узнает никого вокруг. Ольга не выдержала, шагнула навстречу, потянула пакет с хлебом.
– Давай, отнесу!
Анька пакета не отпускала. Тогда Оля потянула сильнее, и Аня равнодушно разжала пальцы.
А он думал, она бросится ему навстречу, но она даже не улыбнулась.
– Привет.
– Извини, я не мог…
Она равнодушно промолчала, словно чужая, только кивнула головой.
– Что с тобой?
– Ничего. Настроение… просто…
– Ну, прости. Так вышло, – он не привык извиняться, но она и не слушала его извинений. – Если бы я сам знал заранее, я бы, конечно, предупредил.
– Я не обижаюсь.
Не обижается? А почему так мучительно молчалива и неприязненна?
Прошло всего лишь два дня. Всего два! Он, действительно, не мог придти. Он понимает: она ждала, переживала, она придумывала черт знает что, и он просит прощения. Он же пришел.
Подумаешь, два дня! А она слишком обиделась, и, похоже, эта обида легко перечеркнула все, что было раньше.
Больше нечего ждать, больше нет поводов оставаться. И он уже хотел уйти, когда вдруг увидел в ее глазах, нет, вовсе не обиду, совсем другое, необычное, горькое, вопрошающее. Он всегда понимал ее глаза.
– Почему ты так странно смотришь на меня?
Нет, она не сможет молча носить сомнения в себе, и этот странный взгляд никуда не денется, вечно будет создавать между ними непробиваемую преграду. Чтобы он исчез, надо…
– Мне сказали, будто бы ты кого-то убил.
Спасибо неласковой жизни: научила справляться с бурной реакцией в ответ на провокационные заявления, научила, как оттянуть время, чтобы разумно и толково выбрать правильный ответ на решающий вопрос.
– Кто сказал?
Она ждала от него других слов.
– Впрочем, я знаю, кто.
Дура ревнивая! Прекрасно знает о том, что случилось на самом деле, но выворачивает так, как выгодно именно ей. И, сколько не оправдывайся, невиновным все равно не окажешься, а недоговоренности только усилят Анины подозрения.
Но разве он должен все рассказывать ей?
Как хорошо было раньше! Пусть и тогда он предстал перед ней плохим, совсем немножко плохим, притягательно немножко плохим, ей нравилось сознавать, что именно она разглядела в нем скрытое сокровище, которое по слепоте не замечали другие, и он с удовольствием играл перед ней эту роль. А теперь?
Они сидели на траве возле бывшего склада.
Почему он должен ей все объяснять? В конце концов, у них всего лишь обычный, ни к чему не обязывающий летний роман. Но, видимо, так уж суждено, чтобы с первого взгляда, с первой встречи эта девочка слишком глубоко забралась в его темную душу. Пусть знает!
– Ну, подрались мы. Ничего особенного. Просто оба были не в себе, вот и решили разобраться. Ну, я ему башку пробил. Ну, он мне челюсть свернул. Расползлись по углам. Я вырубился. Прихожу в себя, гляжу: Малой все еще валяется. Такой синевато-зелененький. Пока я в отключке был он у меня «колеса» спер и, по дури, нажрался сверх меры. А дальше я не помню. Наверное, опять отрубился. Ребята нас нашли, ну, и подумали, что подумали.
Аня застыла неподвижно, уперлась подбородком в колени.
– А почему ты им ничего не объяснил?
– Они меня и не спрашивали. Да я и сам никогда ничего не объясняю.
А сейчас объяснял. Хотя надо было уйти, не говоря ни «да», ни «нет», уйти и больше не возвращаться.
Невероятно, но она слишком многое узнала о нем всего за несколько дней!
– А ты не боишься, как он?
Богдан усмехнулся: вот и начались душеспасительные беседы!
И тут он от них не сумел отвертеться! А ведь надеялся, считал, что Аня безоговорочно принимает его со всеми недостатками, с беспросветной мрачностью души и маленькими непростительными слабостями.
– Нет. Вряд ли так. Возможно, по-другому.
– По-другому? – она впервые за весь разговор посмотрела на него, пораженно и непонимающе.
– Конечно. Все мы смертны. Ты забыла?
Он опять усмехнулся. Довольно мрачных шуточек и насмешливых слов по поводу того, о чем надо плакать!
– Ты – домой? – Богдан не сомневался, что Аня сейчас уйдет, заранее встал, но она не двинулась с места, только подняла глаза.
– Нет. Там слишком много народу. Я лучше еще немного здесь посижу.
– Без меня?
Она промолчала, лишь зябко обняла себя за плечи.
– Да ты совсем замерзла. Пойдем!
Он привел ее в комнату с множеством полок и единственным, заколоченным окном. Она завернулась в одеяло, сжалась, стала совсем маленькой и беззащитной, а он не мог до нее дотронуться.
– Отогревайся, – произнес равнодушно и вышел.
Милая девочка! Маленький котенок, свернувшийся под чужим зеленым одеялом с инвентарным номером. Она была наивна и невинна, пока не встретила его. А теперь она жалеет об утерянных качествах, жалеет, что связалась с ним.
Впрочем, не она первая.
У Малого и раньше были проблемы с головой, а потом он еще подсел на барбитураты. А у кого всегда есть в наличии «колеса»? У Богдана! А Богдан – душа не бескорыстная, вечно в долг давать не будет и ему плевать на то, что у кого-то нет денег. Прочно уяснив для себя это, Малой, от тоски и безысходности, и попер с грубой силой. А когда грубая сила не очень-то помогла, достал нож.
Это рассказывать можно с насмешкой и бравадой: «Ну, я ему… ну, он мне…» А шрам-то до сих пор остался. Хорошо что-то попалось под руку, и разбитая голова ненадолго остудила воинственный пыл приятеля, а самому позволила отодвинуться, отползти подальше, стараясь унять текущую кровь и сохранить силы.
Опускаясь на пол, различая сквозь туман, плывущий перед глазами, угрожающе надвинувшуюся фигуру, Богдан отчего-то испытал тревожную радость, думая, что Малой сейчас обязательно прирежет его, и он уже никогда не придет в себя. Странно, это привлекало его, и он очень удивился, когда все-таки очнулся и увидел в другом углу неподвижного Малого. Тот сжимал голову, словно боялся, что она вот-вот разлетится на части, лопнет от боли.