Джаспер постоял мгновение, глядя на него, затем, еще раз наклонив голову, медленно взобрался на лошадь.
Лорд Лейчестер, его страсть прошла, мгновение стоял спокойно и неподвижно, затем приподнял шляпу старомодным жестом.
– Всего вам доброго, и не забывайте в будущем ездить осторожнее.
Джаспер Адельстоун посмотрел на него сверху вниз со злобной улыбкой на тонких губах.
– Хорошего дня, милорд. Я буду помнить. Я не из тех, кто забывает. Нет, я не из тех, кто забывает, – и, пришпорив коня, он ускакал.
Глава 9
– Кто такая “Ленора”, дядя?
Это был вечер того же самого дня, дня, который Стелла никогда не забудет, дня, отмеченного белым камнем в ее мысленном календаре. Никогда она не сможет смотреть на поле первоцветов, никогда не услышит музыку реки, бегущей по плотине, не вспомнив это утро, первое, которое она провела с лордом Лейчестером.
Был уже вечер, и двое – художник и девушка – сидели у открытого окна, глядя в сумерки, он погрузился в воспоминания, она снова и снова вспоминала события утра, начиная с визита мистера Джаспера Адельстоуна и заканчивая его встречей с лордом Лейчестером.
Это было странно, это было почти феноменально, ибо Стелла была сама откровенность и искренность, но она ничего не сказала о встрече своему дяде; раз или два она открыла рот – один раз за обедом, и еще раз, когда она сидела рядом с ним, облокотившись на его кресло, пока он курил трубку, – она открыла рот, чтобы рассказать ему о внезапной вспышке ярости со стороны лорда Лейчестера, той страстной ярости, которая доказала, что все, что художник сказал о его вспыльчивом характере, было правдой, но она обнаружила некоторые трудности в рассказе, которые заставляли ее молчать.
Она рассказала ему о своей прогулке в лесу, рассказала о своей встрече с леди Лилиан, но об этой страстной встрече между двумя мужчинами она ничего не сказала.
Когда Джаспер поехал дальше, бледный от сдерживаемой ярости, лорд Лейчестер стоял и молча смотрел на нее. Теперь, когда она сидела, глядя в полумрак, она все еще видела его мысленным взором, его прекрасные глаза, красноречивые от раскаяния и смирения, его четко очерченные губы дрожали от чувства его слабости.
– Вы простите меня? – наконец он сказал, и это было все. Не говоря больше ни слова, он предложил помочь ей сесть в лодку и перевез ее к дяде. Не говоря ни слова, но с тем же покаянным, умоляющим взглядом в глазах, он приподнял шляпу и оставил ее, ушел домой в Зал, к своей сестре леди Лилиан и Леноре.
С тех пор как она услышала это имя, мягко слетевшее с губ леди Лилиан, оно звенело у нее в ушах. В этом было какое-то тонкое очарование, которое наполовину очаровывало, наполовину раздражало ее.
И теперь, подперев голову рукой и устремив темные глаза на звезды, весело мерцавшие в небе, она задала вопрос:
– Кто такая Ленор, дядя?
Он пошевелился в кресле и рассеянно посмотрел на нее.
– Ленор, Ленор? Я не знаю, Стелла, и все же это имя кажется мне знакомым. Где ты его слышала? Едва ли справедливо задавать мне подобный вопрос; ты могла бы спросить меня, кто такая Джулия, Луиза, Анна Мария…
Стелла тихо рассмеялась.
– Я слышал это сегодня утром, дядя. Леди Лилиан сказала своему брату, когда уходила от нас, что "приехала Ленора".
– Ах, да, – сказал он. – Теперь я знаю. Значит, она приехала, не так ли? Кто такая Ленора? – и он улыбнулся. – Вряд ли в Англии найдется другая женщина, которой понадобилось бы задавать этот вопрос, Стелла.
– Правда? – спросила она, с удивлением глядя на него. – Почему? Неужели она так знаменита?
– Совершенно верно, да; это как раз то самое слово. Она знаменита.
– Чем, дядя? Она великая актриса, художница, музыкант, кто она?
– Она – то, что в наши дни мир считает намного выше любого из классов, которые ты назвала, Стелла, – она великая красавица.
– О, это все! – коротко сказала Стелла.
– Все! – повторил он, забавляясь.
– Да, – и она кивнула. – Это кажется так просто.
– Так просто! – и он засмеялся.
– Да, – продолжала она, – это очень просто, если тебе посчастливилось родиться таким. В этом нет никакой заслуги. И это все, чем она является?
На мгновение он был поражен ее невозмутимостью.
– Ну, возможно, я был едва ли справедлив. Как ты говоришь, очень легко быть великой красавицей, если вы ею являетесь, но это довольно сложно, если вы ею не являетесь; но Ленор нечто большее, чем это, она чародейка.
– Так-то лучше, – заметила Стелла. – Мне это нравится. И как она очаровывает? Она держит ручных змей и играет им музыку, или гипнотизирует людей, или что?
Художник снова рассмеялся с большим удовольствием над ее наивностью.
– Ты настоящий циник, Стелла. Где ты научилась этому трюку; у своего отца, или это естественный дар? Нет, она не держит ручных змей, и я не знаю, овладела ли она искусством гипноза, но при всем этом она умеет очаровывать. Во-первых, она, действительно и по-настоящему, очень красива…
– Скажи мне, какая она? – мягко перебила Стелла.
Старик на мгновение остановился, чтобы раскурить трубку.
– Она очень красивая, – сказал он.
– Я знаю, – сказала Стелла мечтательно и с легкой улыбкой, – с желтыми волосами и голубыми глазами, розово – белым цветом лица, голубыми венами и крошечным ртом.
– Все не так, – сказал он со смехом. – Ты, как женщина, изобразила фарфоровую куклу. Ленор так непохожа на фарфоровую куклу, как только можно себе представить. У нее золотые волосы, это правда, но золотые волосы, а не желтые; есть разница. Ее глаза не голубые, они фиолетовые.
– Фиолетовые!
– Фиолетовые! – серьезно повторил он. – Я видел их такими же фиолетовыми, как цветы, которые растут вон там на берегу. Рот у нее не маленький; еще не было женщины, стоящей фиги, у которой был бы маленький рот. Он довольно большой, по сравнению с остальным, вот тогда это – рот.
– Выразительный? – тихо сказала Стелла.
– Красноречивый,– поправил он. – Такой рот, который может многое сказать изгибом губ. Ты думаешь, я преувеличиваю? Подожди, пока не увидишь ее.
– Я не думаю, – медленно проговорила Стелла, – что мне особенно хочется ее видеть, дядя. Это напоминает мне о том, что говорят о Неаполе – увидеть Неаполь и умереть! Увидеть Ленор и умереть!
Он рассмеялся.
– Ну, это не совсем ложь; многие видели ее, многие мужчины, и были готовы умереть за любовь к ней.
Стелла тихо рассмеялась.
– Она, должно быть, очень красива, раз ты так говоришь, дядя. Она тоже очаровательна?
– Да, она очаровательна, – сказал он тихо, – с очарованием, которое нужно признать сразу и безоговорочно.
– Но что она делает? – спросила Стелла с оттенком женского нетерпения.
– Чего она не делает? – ответил он. – Едва ли найдется какое-нибудь достижение под солнцем или луной, которым бы она не владела. Одним словом, Стелла, Ленор – результат высшей цивилизации; она тип нашего последнего требования, которое требует большего, чем просто красота, и не будет удовлетворено простым умом; она ездит красиво и бесстрашно; она играет и поет лучше, чем половина женщин, которых можно услышать на концертах; мне говорят, что ни одна женщина в Лондоне не может танцевать с большей грацией, и я видел, как она поймала лосося весом в двадцать фунтов со всем мастерством шотландской джилли.
Стелла на мгновение замолчала.
– Вы описали образец совершенства, дядя. Как, должно быть, ее ненавидят все ее подруги.
Он рассмеялся.
– Я думаю, что ты ошибаешься. Я никогда не знал женщины, более популярной среди своего пола.
– Как, должно быть, гордится ею муж, – пробормотала Стелла.
– Ее муж! Какой муж? Она не замужем.
Стелла рассмеялась.
– Не замужем! Такое совершенство не замужем! Возможно ли, чтобы человечество могло позволить такому образцу оставаться одиноким? Дядя, они, должно быть, боятся ее!
– Что ж, возможно, так оно и есть – некоторые из них, – согласился он, улыбаясь. – Нет, – продолжал он задумчиво, – она не замужем. Ленор, возможно, была бы уже давно замужем, у нее было много шансов, и некоторые из них замечательные. Она могла бы стать герцогиней к этому времени, если бы захотела.