– Пусть забирает плиту и уходит! – сказал я ей, и она неожиданно послушалась совета одиннадцатилетнего подростка.
Фогель загрузил плиту в автомобиль, выкурил на прощание сигарету – чего за ним прежде не водилось – завел мотор и уехал. Больше я его не видел.
Блюда еврейской кухни, шпигование гусей, ограничения на просмотр телевизора ушли в прошлое. Целый пласт незнакомой для меня культуры оказался непознанным, хотя я и проявлял свойственное ребенку любопытство. Все же, я был довольно строптивым мальчиком. Фогеля удивляло то, что я никогда его ни о чем не спрашивал. Я не хотел ничему у него учиться – вот, что раздражало его во мне больше всего. Впрочем, не все, чему он учил было эффективным на практике. Так он утверждал, что удар ребром ладони по кадыку приведет к неизбежной смерти противника. Я опробовал этот прием в одной из решающих драк за лидерство во дворе, но противник нырком легко ушел от удара, повалил меня на землю и избивал меня до тех пор, пока мой греческий нос не трансформировался до формы картофеля. Еще его раздражало мое постоянное вранье. Я любил расстреливать мелочь в тире, и ради этого мог выйти из дома раньше на полчаса и сделать большой крюк по пути в школу. Однажды он меня увидел на остановке в том месте, где меня не должно было быть, и эта необходимость держать ответ за пустяковый проступок, навела меня на мысль, что присутствие Фогеля в моей жизни ее излишне формализует.
Я был устроен довольно примитивно. Никто, впрочем, не интересовался моим устройством. Маме было довольно того, что я учусь игре на балалайке в музыкальной школе. Каких-то особых интересов и дарований я не имел. У меня были крепкие колени, и одно время у мамы была идея отдать меня в балетный класс, но для этого нужно было вести меня в Киев, в общем, моя балетная карьера закончилась, так и не начавшись. Но мои здоровые колени мне пригодились в жизни. Я играл этими коленями в футбол во дворе и пинался ими так, что мало кто мог устоять на ногах, поэтому меня ставили в защиту.
Помимо Фогеля с нами какое-то время жила тетя Тая. Тетя Тая была одинокой женщиной лет тридцати пяти, несколько полноватой, но довольно веселой. Она появилась в нашей семье внезапно – мама забрала ее к нам прямо в гипсе на время выздоровления, после того как она сломала себе ногу. Работала тетя Тая в вычислительном центре Южно-трубного завода, жила до переезда к нам в общежитии, и оказалась очень удобным в быту человеком. Она взяла на себя хлопоты по хозяйству, готовила обеды, занималась моим воспитанием, помогала делать домашние задания, полностью подменяла мою маму, когда той выдавалась возможность отдохнуть на курорте и на время ее командировок.
Тая осталась жить у нас на несколько лет. Я не знаю, какие отношения связывали мою маму с этой женщиной. Она жила с нами даже тогда, когда в жизни мамы появлялись другие мужчины. Отношения с тетей Таей у мамы были неровными. Да, у нее со многими людьми были неровные отношения. Было время, когда она выставляла ее и запрещала мне с ней общаться. Но я все равно заходил к ней в гости, и она мне рассказывала о своем увлечении фотографией или делилась планами на путешествия за границу. Пару раз она брала меня с собой на ночную смену в вычислительный центр, где работали одни женщины. Из вычислительного центра я принес домой портрет Ленина, напечатанный на листе бумаги методом программирования с использованием всего одной буквы – то ли Ха, то ли Же, – не суть важно.
С тетей Таей мы учили таблицу умножения, и я помню наш с ней диспут по поводу математики. Я ненавидел математику, и утверждал, что это совершенно бесполезный предмет в школьной программе. Тетя Тая приводила аргументы, что без математики я не смогу поступить в институт и не получу образования, которое позволит мне претендовать на хорошую работу. На что я отвечал, что собираюсь работать говночистом, на что она возражала тем, что мне нужно будет уметь подсчитывать, сколько ведер говна я откачал, чтобы меня не обманули при расчете зарплаты. В общем, я признал правоту тети Таи и выучил таблицу умножения, однако, как я убедился на личном опыте, говночистам математика действительно ни к чему.
Сспустя сорок лет, уже в Америке, работая уборщиком в школе, я убедил босса оплатить мне курс математики в колледже, доказывая, что мне это необходимо для знания норм расхода чистящих веществ на единицу площади. На самом деле я собирался продвинуться выше, но уже было слишком поздно строить свою карьеру говночиста в пятьдесят лет. И дело было даже не в возрасте, а в моем чистоплюйстве. Чтобы чего-то добиться в жизни, нужно окунуться в дерьмо с головой.
Тая была одинокой, но очень энергичной и любознательной женщиной. Свои небольшие доходы она тратила на туристические поездки. Она ухитрилась несколько раз побывать заграницей: в Венгрии, в Румынии, откуда привозила мне жвачку, переводные картинки и шоколадных зайцев. Из путешествия по Карпатам она привезла мне горнолыжные очки. В степях Украины эти прекрасные горнолыжные очки смотрелись особенно эффектно.
После того, как маме дали двухкомнатную квартиру и мы переехали из бараков, тетя Тая осталась жить в нашей комнате. Для этого ей пришлось устроиться в отдел народного образования на должность секретаря. Я полагаю, что существовала некая приватная договоренность об этом между тетей Таей и мамой, которую они условились держать в секрете. Но позже секрет перестал быть секретом – поползли слухи, и это явилось причиной крупной ссоры моей мамы с подругой. После расселения бараков, Тае досталась однокомнатная квартира в центре города, но скандал уже вышел в публичное поле, и все это вылилось в весьма эмоциональные разборки, на которые мать взяла меня в качестве моральной поддержки. Мне было уже одиннадцать, и участвовать в выяснении отношений двух женщин было крайне неприятно. Мама лично выгребала из квартиры тети Таи всю посуду, которая осталась у нее после нашего переезда в новую квартиру. Тая была совершенно спокойна и невозмутима, она позволила забрать все, что мама посчитала своим. Думаю, что она хорошо знала взрывной характер своей подруги и имела к этим внезапным вспышкам стойкий иммунитет. Мне пришлось тащить коробки с посудой и каким-то барахлом на себе. Помню, что я выразил ей свое недовольство, и матушка обрушила на меня остатки своего крепко заваренного раздражения, обвинив меня в недостаточной лояльности. Несмотря на этот инцидент, их отношения полностью не прекратились. Мама по-прежнему нуждалась в поддержке своей подруги, и та всегда могла подставить ей свое плечо, подменяя ее во время своего отсутствия дома.
Я часто заходил к старой знакомой моей матери в гости, как к себе домой.
Как-то летом у нас в доме отключили горячую воду. В ту далекую пору, когда нравы были просты и, якобы, невинны, было принято выходить из положения, посещая дома друзей, родственников, знакомых у которых на тот момент была горячая вода. У Таи, стояла газовая колонка и горячая вода была постоянно.
В квартире у нее в то время шел небольшой ремонт – коллега по работе вызвалась помочь ей побелить потолок. На момент моего визита женщина как раз этим и занималась – я застал ее стоящей босиком на кухонном столе в коротенькой, едва прикрывающей бедра комбинации, так что я мог видеть только ее дивные длинные ноги.
– Ты что помыться пришел? Проходи, я тебя позже чаем напою, мы кухню белим, но скоро закончим, ты не переживай. Я сейчас колонку включу, а ты посиди пока в комнате, почитай что-нибудь. – Тетя Тая была как всегда весела и гостеприимна.