– На кой черт тебе ноги дадены, а? Вот, держи, хлестанешь, как до дела дойдет.
И передал Джону хлыст.
Няня, сидя у ворот, перечитывала письмо от сестры.
Джон отвел Громобоя назад и снова попытался взять барьер. На этот раз они пошли прямо на жердь.
Бен крикнул: «Ноги!» – Джон ударил пятками и потерял стремена. Бен воздел руки к небу, словно собирался ворон пугать. Громобой прыгнул, Джон вылетел из седла и шлепнулся на траву.
Няня всполошилась:
– Мистер Хэккет, что случилось? Он убился?
– Ничего ему не будет, – сказал Бен.
– Ничего мне не будет, – сказал Джон. – Громобой, по-моему, споткнулся.
– Еще чего, споткнулся. Просто ты распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу. В другой раз не бросай повод. Так ты всю охоту загубишь.
С третьей попытки Джон взял барьер и, взволнованный, дрожащий, потеряв стремя и вцепившись для верности одной рукой в гриву, обнаружил, что усидел в седле.
– Ну, каково? Перелетел что твоя ласточка. Повторим?
Еще дважды Джон с Громобоем перепрыгивали через барьер, потом няня велела идти домой пить молоко. Они отвели пони в конюшню. Няня сказала:
– Господи, курточку-то как измазал.
Бен сказал:
– Ты у меня вскорости на скачках призы будешь брать.
– Всего вам хорошего, мистер Хэккет.
– И вам, мисс.
– До свидания, Бен. Можно, я вечером приду на ферму, посмотрю, как ты чистишь лошадей?
– Не мне решать. У няни спроси. Но знаешь что, у серой ломовой глисты завелись. Хочешь посмотреть, как я лекарство ей даю?
– Очень хочу. Нянь, можно мне посмотреть, ну можно?
– Спроси у мамы. А теперь идем, хватит с тебя на сегодня лошадей.
– Не хватит, – сказал Джон, – совсем не хватит.
Доро́гой он спросил:
– А можно, я буду пить молоко у мамы в комнате?
– Посмотрим.
Няня всегда давала уклончивые ответы вроде: «Поживем – увидим», «Много будешь знать, скоро состаришься», «Подрастешь – узнаешь», резко отличавшиеся от решительных и суровых суждений Бена.
– А что смотреть?
– Мало ли что…
– Ну например?
– Например, посмотрим, будешь ты задавать глупые вопросы или нет.
– Глупая шлюха, старая шлюха.
– Джон! Как ты себя ведешь? Это еще что такое?
Вдохновленный успехом своей вылазки, Джон вырвался у няни из рук и, приплясывая и распевая: «Старая шлюха, глупая шлюха», дошел таким манером до боковых дверей. Когда они поднялись на порог, няня молча сняла с него гамаши; ее мрачный вид несколько отрезвил Джона.
– Ступай прямо в детскую, – сказала няня. – А я расскажу маме о твоем поведении.
– Няня, прости. Я не знаю, что тут плохого, но я ничего плохого сказать не хотел.
– Ступай прямо в детскую.
* * *
Бренда наводила красоту.
– С тех пор как Бен Хэккет учит его ездить верхом, с ним, ваша милость, просто сладу нет.
Бренда плюнула в тушь:
– И все же, няня, что именно он сказал?
– Ой, да мне и выговорить стыдно, ваша милость.
– Чепуха, говорите. Иначе я могу подумать, что он сказал что-нибудь похуже.
– Уж хуже некуда… он назвал меня старой шлюхой, ваша милость.
Бренда поперхнулась в полотенце:
– Так и назвал?
– И не раз. Выплясывал передо мной до самого дома и распевал во весь голос.
– Понятно… Вы совершенно правильно сделали, что сказали мне.
– Благодарю вас, ваша милость, но раз уж зашел такой разговор, я вам скажу, что, по моему разумению, Бен Хэккет очень уж торопится с этой ездой. Так недалеко и до беды. Сегодня утром мальчик упал с лошади и чуть не убился.
– Хорошо, няня. Я поговорю с мистером Ластом.
Она поговорила с Тони. Оба хохотали до упаду.
– Милый, – сказала она, – поговорить с ним надо тебе. Ты в серьезном жанре выступаешь лучше меня.
* * *
– А я считал, что «шлюха» – очень хорошее слово, – возразил Джон, – и потом Бен всех так называет.
– И напрасно.
– А я больше всех на свете люблю Бена. И он всех вас умнее.
– Ты же понимаешь, что не можешь любить его больше мамы.
– Все равно люблю больше. Куда больше.
Тони почувствовал, что пора прекратить пререкания и приступить к заранее приготовленной проповеди.
– Послушай, Джон. Ты поступил очень плохо, назвав няню старой шлюхой. Во-первых, ты ее обидел. Вспомни, сколько она для тебя ежедневно делает.
– Ей за это платят.
– Помолчи. И во-вторых, люди твоих лет и твоего положения в обществе не употребляют таких слов. Люди бедные употребляют известные выражения, но джентльмены никогда. Ты джентльмен. Когда ты вырастешь, этот дом и много чего другого станет принадлежать тебе. И ты должен научиться разговаривать, как будущий владелец всего этого, научиться вести себя предупредительно с теми, кто менее счастлив, чем ты, и в особенности с женщинами. Ты меня понял?
– А что, Бен не такой счастливый, как я?
– Это к делу не относится. А теперь иди наверх, извинись перед няней и пообещай никого так не называть.
– Ладно.
– И раз ты сегодня так скверно себя вел, я не разрешаю тебе завтра кататься верхом.
– Завтра воскресенье.
– Ладно, тогда послезавтра.
– Ты сказал «завтра», так нечестно.
– Джон, не препирайся. Если ты не возьмешься за ум, я отошлю Громобоя дяде Реджи и скажу ему, что не считаю возможным оставить пони такому нехорошему мальчику. Ведь тебе бы это было неприятно?
– А зачем дяде Реджи пони? Он не сможет ездить на пони, он слишком тяжелый. И потом, он всегда за границей.
– Он отдаст пони другому мальчику. И вообще, это не относится к делу. А теперь беги, попроси у няни прощения.
Уже в дверях Джон сказал:
– Так мне можно кататься в понедельник? Ты же сказал «завтра».
– Да, видимо, так.
– Ура! Громобой сегодня прекрасно шел. Мы прыгнули высоко-высоко. Он сначала закинулся, а потом перелетел, как птичка.
– И ты не упал?
– Ага, один раз. Но Громобой тут ни при чем. Просто я распустил ноги, ядри их в корень, и сел на жопу.
* * *
– Ну как твоя лекция? – спросила Бренда.
– Ужасно. Просто ужасно.
– Беда в том, что няня ревнует к Бену.
– Боюсь, и мы станем к нему ревновать в самом скором времени.
Они обедали за круглым столиком, стоявшим посреди огромной столовой. Обеспечить ровную температуру в столовой оказалось делом невозможным: даже когда один бок поджаривался в непосредственной близости к камину, другой леденили десятки перекрестных сквозняков. Бренда перепробовала все: и ширмы, и переносной электрорадиатор, но особых успехов не достигла. Даже сегодня, когда повсюду было тепло, в столовой стоял пронизывающий холод.
Хотя Тони и Бренда отличались прекрасным здоровьем и нормальным телосложением, они сидели на диете. Это сообщало некоторую пикантность их трапезам и спасало от двух варварских крайностей, грозящих одиноким едокам, – всепоглощающего обжорства и беспорядочного чередования яичниц и бутербродов с непрожаренным мясом.
Сейчас они придерживались системы, при которой исключалось сочетание белков и углеводов в одной трапезе. Они приобрели каталог, где было обозначено, какие продукты содержат белки и какие углеводы; большинство нормальных блюд содержали и то и другое, так что Тони и Бренда немало забавлялись, выбирая меню. Обычно кончалось тем, что они заказывали какое-то блюдо «в порядке исключения».
– Я убежден, что оно мне очень полезно.
– Да, милый, а когда нам прискучит эта диета, мы сможем перейти на алфавитную и каждый день есть продукты, начинающиеся на другую букву. На «з» мы здорово наголодаемся: весь день ничего, кроме заливных угрей и земляничного желе… Ты что собираешься делать днем?
– Ничего особенного. В пять придет Картер просмотреть еще раз счета. А после обеда я, может, съезжу в Пигстэнтон. Похоже, у нас арендуют лоуотерскую ферму, она долго пустовала, и надо посмотреть, какие там нужны переделки.
– А я б не отказалась от киношки.
– Идет. Лоуотер вполне подождет до понедельника.
– А потом можно зайти в Вулворт, ну как?
В итоге, принимая во внимание милые повадки Бренды и здравый смысл Тони, не приходится удивляться, что друзья считали их примерной парой, весьма успешно разрешившей проблему совместного существования.
Пудинг без белков оказался неаппетитным.