А во-вторых… Во-вторых, я прекрасно знаю о том, что произойдет, как только я оклемаюсь.
Стоит градуснику в моей подмышке показать нормальные цифры, ты тут же бесследно растворишься в синей дали, и я тебя больше никогда-никогда не увижу.
Я догадываюсь, почему ты меня пожалел. Почему все же не выставил из своей машины, хотя хотел это сделать. Я тебе кого-то очень сильно напоминаю. Не важно, кого. И совсем не важно, чем именно. Если бы не это обстоятельство, сейчас я бы торчала не в твоем теплом номере, а где-нибудь на промерзлой трассе, пытаясь придумать, в какую щель мне забиться, чтобы не сдохнуть от холода.
Конечно, это очень обидно. И даже немного больно. Как будто на кончик пальца пролилась капля кипятка: вроде ничего такого уж страшного, но игнорировать эти неприятные ощущения все равно не выходит. Так и здесь. Он рядом только потому, что я на кого-то там похожа. И все.
Не потому, что я – это я. Не потому, что я ему понравилась. И даже не потому, что он втайне лелеет коварные планы по затаскиванию меня в свою койку. Просто я та, кто неведомым образом переносит его сознание в прошлое. Вот и все… Черт.
– Софи, – прозвучал ледяной голос прямо над моим ухом. – Ответь на мой вопрос.
– Я не знаю, – нагло соврала я, укутываясь в одеяло до самых бровей. – Когда я болею, таблетки мне дает мама. У меня не было необходимости расспрашивать ее о том, что именно она подсовывает мне под нос.
– Ты не знаешь о том, какие препараты тебе разрешены?
– Ты что, глухой или вроде того? Я только что тебе все объяснила!
– Хорошо.
Он поднялся с края постели, прогладил рукой смявшуюся на груди рубашку, расправил широкие манжеты и наклонился к спинке кресла, на которой был аккуратно разложен его осенний плащ.
– Куда-то собрался? – будто мельком поинтересовалась я.
– Да.
Он быстро набросил плащ на свои худые плечи, педантично застегнул все пуговицы, включая самую верхнюю, а затем повернулся в сторону кровати и смерил меня каким-то странным взглядом. Обычно так на меня смотрела мама, когда я пыталась ей соврать.
– Я скоро вернусь, – бесцветно произнес он. – Под креслом у входной двери остается мой чемодан. Он очень важен для меня, Софи. Пожалуйста, не прикасайся к нему.
– Гениально, – выдохнула я, закатив глаза. – Ты ведь понимаешь, что после этих слов я теперь все время буду думать об этом чертовом чемодане?
– Софи…
– О, да ладно, – я неопределенно взмахнула рукой, высунутой из-под одеяла. – Что там может быть такого важного? Твоя детская пеленочка с утятами? Голые фотки бывшей? Или, может быть, твой поддельный паспорт?
– Софи, – голос мистера Чистюли стал настолько холодным, что мне показалось, будто по моей спине поползли колючие мурашки. – Я не разрешаю тебе прикасаться к этому чемодану. Это очень простая просьба.
– Скажи, что внутри, – я не без труда оторвала горячую голову от подушки и бросила заинтересованный взгляд в сторону входной двери. – И тогда мне незачем будет к нему приближаться.
А затем мои глаза встретились с черными зрачками мистера Чистюли. И в это мгновение я четко осознала, что он не шутит со мной. И даже не думает об этом.
Его бледное лицо застыло от напряжения. Поджав бледно-розовые губы, похожие на заснеженные лепестки чайной розы, он таращился прямо на меня. И в этом взгляде было что-то… Странное.
– Ладно-ладно, – я откинулась обратно на постель и прикрыла веки. – Как скажешь!.. Мне просто стало интересно, что такой человек как ты может таскать в этом пыльном куске дерьма.
– Я просил тебя внимательнее следить за своим языком. Ты даже этого сделать не в состоянии.
Мне показалось, что он разочарованно вздохнул. А потом я едва не подскочила на месте от оглушительного грохота захлопнутой двери.
Чертов Чистюля чуть не сорвал ее с петель!
– Ого, – приподнявшись на локтях, я с интересом оглядела опустевшую спальню. – Как легко вывести его из себя…
Повалявшись в постели еще несколько минут и потаращившись в потолок, белеющий над моей головой, я выскользнула из-под одеяла и опустила голые ступни на пушистый коврик.
За окном номера протяжно насвистывал ветер. Из-за смежной стены доносилось почти неразличимое монотонное бормотание телека. В соседней комнате кто-то явно смотрел вечерний выпуск новостей.
Не думаю, что мистер Чистюля шутит. У него явно какой-то пунктик насчет этого древнего чемодана. Но почему он так психует? И что именно он в нем прячет?
– Я не собираюсь его открывать, – громко заявила я в пустоту, на всякий случай оглядевшись по сторонам и прислушавшись к тишине, повисшей за входной дверью. – Просто немного на него посмотрю. Это что, преступление?
Я поднялась с кровати. Перед глазами по-прежнему плясали какие-то яркие пятна. Ворочать головой было тяжело и больно. Как будто она внезапно стала металлической. В груди мелко похрипывала противная мокрота. Я закашлялась, постаравшись от нее избавиться. Но вместо облегчения испытала только новую порцию неприятных ощущений. Голова тут же разнылась сильнее прежнего.
Поморщившись от боли, я немного постояла на месте, пытаясь прийти в себя.
– Кто вообще так общается с проблемными подростками, – пробормотала я себе под нос. – Это все равно, что припарковать в черном квартале кабриолет и уйти, оставив ключи в замке зажигания. Кто-то явно никогда не жил в гетто.
Я видела его коричневый чемодан. Большой, очень старый, кое-где успевший заметно потемнеть. На его потертых кожаных углах уже почти не осталось прежней краски. Он послушно стоял под креслом у самой двери, печально поблескивая металлической защелкой.
– Просто посмотрю, – повторила я. – В самом худшем случае, потрогаю одним пальцем. Вот этим…
Я вытянула вперед указательный палец. А потом на всякий случай протерла его краем своей толстовки.
Он даже ничего не узнает. Я не настолько тупая, чтобы хватать чемодан руками или пытаться его открыть. По сути, я даже не собираюсь его трогать. Так что я никоим образом не нарушаю просьбу мистера Чистюли. Он ведь не упоминал о том, что на его чемодан нельзя пялиться. Верно?..
Я плюхнулась коленями на холодный пол в нескольких сантиметрах от края кресла. Большое, мягкое и плюшевое, оно покорно пылилось в углу спальни, раскорячив свои деревянные ножки.
«Ф.М.»… Что это за гравировка? Инициалы прежнего хозяина?
Уставившись на крышку коричневого чемодана, я ненадолго задумалась. Он выглядел так, словно успел просуществовать, по меньшей мере, сто лет. Или даже больше.
Подобные вещи я находила на чердаке в доме дедушки. Как и любой скупой англичанин, он никогда ничего не выбрасывал.
– Для чего мне, по-твоему, нужен чердак? – ворчал он, сердито сверкая глазами. – Для того, чтобы хранить на нем всякий хлам!
Чемодан мистера Чистюли вполне мог бы уютно пристроиться в пыльных кучах барахла на чердаке дедушки. Чего там только не было! Подвенечное платье бабушки из белоснежных кружев (некогда), успевшее сначала пожелтеть, а позже – посереть от толстого слоя пыли. Оно висело на вешалке, прямо на деревянной балке над лестницей. И потому было первым, что бросалось в глаза, как только я поднималась на позабытый всеми третий этаж старого дома.
Честно сказать, в полутьме чердака это старое свадебное платье с длинными рукавами казалось мне пугающим. Как неуспокоенное привидение, стенающее в сырых стенах замка. Жуть!..
Еще на чердаке у дедушки хранились стопки всяких книг. Редкие сказки в кожаных переплетах с тисненными буквами, какие-то унылые научные энциклопедии, медицинские справочники и пухлые словари… В общем, ничего интересного.
Хотя, справедливости ради, отмечу, что иногда мне все же удавалось отыскать там настоящие сокровища. Например, совершенно новенькую златокудрую куколку, которая грустно таращила голубые глаза из запечатанной коробки. Вряд ли дедушка обрадовался бы, узнай он, что я в тот же день вытащила куклу из дома, спрятав ее вместе с коробкой в дупле старой ивы, растущей у забора. А потом, когда мы с мамой собирались уезжать в аэропорт, я тайком сунула ее в свой маленький чемоданчик…