Прижавшись щекой к дверному косяку, Марек одним глазом заглядывает в женскую раздевалку. Это прямоугольное помещение со стоящими вдоль стен шкафчиками, кафельным полом, выложенным черной и белой плиткой, как шахматная доска и двумя лавками, стоящими посредине. Под потолком горят лампы дневного света, на одной из лавок сидит пани Анджеевич в узеньких черных трусиках и майке с гербом университета.
Возле лавки, понурив голову, стоит Злата.
– Вы же видели, я не могу залезть на этот чертов канат! У меня руки соскальзывают, – со слезами в голосе жалуется студентка.
– Вам нужно больше тренироваться, Злата, – замечает Ева Анджеевич.
– Но пани Анджеевич, на той неделе начинается сессия. Если я не получу зачет, меня попросту не допустят до экзаменов.
– Вам следовало ходить на мои занятия в течение года. Впрочем, если у вас не получается залезть на канат, попробуйте сдать мне другой зачет.
– Какой еще зачет? – спрашивает Злата с надеждой.
Ева Анджеевич улыбается Злате и раздвигает свои крепкие загорелые ножки. Опираясь одной рукой о скамью, она откидывается немного назад. Другую руку пани Анджеевич опускает между бедер и сдвигает в сторону узкие черные трусики. Стоя на пороге женской раздевалки, Марек видит белый пах Евы Анджеевич, её коротко побритые лобковые волосы и припухшие и приоткрытые половые губки.
– Вам всего-то нужно немного поработать язычком. Уверяя вас, пани, это гораздо приятнее, чем лазить по канату.
– О господи… – шепчет Злата и прижимает ладони к пылающему лицу. – Нет, вы не можете так со мной поступить! Это гадко! Это… В конце концов…
– Так вам нужен зачет или нет? – хмурится пани Анджеевич.
– Да, мне нужен этот чертов зачет, – всхлипывает Злата. – Но я не стану этого делать. Я порядочная девушка!
– Ну, тогда ступайте в зал и лезьте на канат.
– Вы пользуетесь моим безвыходным положением! Как вы можете… Как же это… – у Златы из глаз катятся слезы.
– Не понимаю, почему вы на меня обижаетесь, – удивляется Ева Анджеевич. – Ведь я просто пыталась вам помочь. Я подумала, что будет глупо вылететь из университета из-за какого-то дурацкого зачета по физкультуре. Правда же, глупо?
Злата кивает и утирает слезы рукой.
– И потом это же не бог весть что, – продолжает Ева Анджеевич, глядя на панночку с улыбкой. – Многие мужчины были бы счастливы оказать мне любезность такого рода. Решайте быстрее, Злата. Скоро за мной зайдет муж, и мы уйдем обедать.
– Я никогда не делала этого раньше, – говорит Злата чуть слышно, глядя в пол.
– Я вас научу, – обещает Злата. – Но, если вы хотите получить сегодня зачет не стоит терять попусту время.
Не поднимая головы, Злата подходит к Еве Анджеевич. Чуть помедлив, она опускается на колени. В синевато-белом льющемся с потолка свете гладкие бедра пани Анджеевич поблескивают, словно покрытые лаком. Ева Анджеевич кладет свою крепкую бронзовую от загара руку панночки на затылок…
Возбуждение захлестывает Марека, словно приливная волна. Ему становится нечем дышать. Помещение раздевалки с шахматным полом, залитое холодным люминесцентным светом качается и плывет у него перед глазами. Марек выпускает из рук дверную ручку, и дверь в раздевалку начинает медленно открываться. Плечи пани Анджеевич вздрагивают от протяжного скрипа дверных петель. Она поднимает голову и видит Марека, стоящего на пороге раздевалки. Глаза Евы Анджеевич широко распахиваются, она отталкивает от себя Злату, и панночка падает на пол. Марек успевает увидеть удивленное и испуганное лицо студентки и её блестящие губы. Придя, наконец, в себя Марек захлопывает дверь раздевалки. Он пятится по коридору и вдруг налетает спиной на какое-то препятствие. Испуганно охнув, Марек оборачивается. За его спиной стоит декан факультета журналистики пан Кароль, он же муж Евы Анджеевич. От возмущения у пана Кароля топорщится борода.
– Потрудитесь объяснить, пан Дембицкий, что вы здесь делаете?! – спрашивает декан, нависая над Мареком, словно утес.
Марек горько усмехается, глядя сквозь ветки на мокнущее под дождем село на том берегу реки. Он хорошо помнит, какую форменную истерику закатила Ева Анджеевич, выскочив следом за Мареком из женской раздевалки. Со слов пани Анджеевич выходило, что Марек подглядывал, стоя за дверью, пока она и Злата переодевались. Пан Кароль был взбешен. Сперва он хотел поколотить Марека, а после заявить в полицию. Но Ева, улыбаясь, словно ангел нашептала ему что-то на ушко, и судьба Марека была решена.
Марек и сам не заметил, как прошел сосновый бор насквозь и вышел к реке. В селе ему делать нечего, теперь Катаржина там не живет. Марек вздыхает и идет вниз по раскисшей от дождя проселочной дороге. Скоро река превращается в запруду, и Марек, недолго думая, сворачивает на старую дамбу. Дамба заросла репейником и крапивой, чтобы не соврать, в рост человека. По ней мало кто ходит, и тропинка едва угадывается в траве. Возле заброшенной мельницы Марек в растерянности останавливается. Он и сам не знает, зачем сюда пришел.
Сложенная из тесаного камня мельница похожа на невысокую башенку. У нее два этажа и островерхая кровля, крытая камышом и глиной. Одна створка ворот распахнута настежь, покосилась и углом ушла в землю. Вторая чуть приоткрыта. В помещение первого этажа сквозь маленькое оконце льется скудный свет непогожего летнего дня. Марек видит мельничные жернова из песчаника и большую проржавелую шестерню, посаженную на ось, проходящую сквозь внешнюю каменную стену. Вдоль другой стены на второй этаж ведет узкая лестница. Снаружи мельницы Марек видит сарай с провалившейся крышей, стоящий в кустах ольхи. Марек подходит ближе к распахнутым воротам. Теперь он слышит, как громко шумит сток запруды, по которому бежит в овраг за дамбой речная вода. Тяжелое мельничное колесо, собранное из двух металлических ободьев и дюжины выструганных из дуба лопаток, медленно вращается в речной воде. Рядом с мельничным колесом сооружен для какой-то надобности деревянный мосток.
Недолго думая, Марек заходит в распахнутые ворота мельницы. Он видит сор и бурую прошлогоднюю листву, лежащую на дощатом полу. У стены стоит стол, с заросшими грязью плошками и черепками, а в углу свалены мешки со сгнившим зерном, покрытые пятнами плесени и поросшие худосочными поганками. На второй этаж никак не подняться, поперек лестницы лежит тяжелый с виду ларь, да и сама лестница выглядит не очень-то надежной.
Марек обходит жернова и останавливается возле окна. Из окошка мельницы ему видно всё тоже – запруда, изгиб реки, село на косогоре, всё это похоже на серенький набросок карандашом.
Варшава осталась где-то далеко, сгинула в серой дымке дождя, словно в жизни Марека и не было никогда этого сказочного старого города. Марек стоит, привалившись плечом к стене, и грезит наяву. Он видит сидящую на лавке пани Анджеевич. Её голые мускулистые ноги раздвинуты в стороны. Марек опускается на колени на уложенный черной и белой плиткой пол в женской раздевалке. Он видит гладкий бронзовый живот Евы и её белый пах, и черные вьющиеся лобковые волосы.
– Тебе нужно сдать зачет, – смеется Ева и лукаво смотрит на Марека. – А иначе тебя не допустят к сессии.
Марек не может с собой совладать. Он расстегивает пуговицу на поясе брюк и ширинку и лезет рукой в трусы. Его горячий эрегированный член будто сам прыгает в руку.
Марек словно находится в двух местах сразу – стоит возле окна в заброшенной мельнице и пытается сдать зачет по физкультуре Еве Анджеевич в далекой Варшаве.
Пани Анджеевич кладет ему руку на затылок и заставляет его прижаться лицом к своей промежности. Уши Марека касаются гладких ляжек Евы. Он трется лицом о лобковые волосы пани Анджеевич. Марек впивается губами в распухшие приоткрытые половые губки Евы. Марек целует её вульву, его язык проникает между губок в солоновато-сладкую и вязкую смазку. Он слышит, как Ева хрипло смеется и стонет. Её сильные пальцы ерошат Мареку волосы и впиваются в затылок.