И припускает еще быстрей.
А я снова отправляюсь на поиски госпожи Койл — и горю так, словно покраснела с головы до пят.
— Нет. — Я торопливо расстегиваю пряжки седла. — Ты не понял. Ей надо попить. Мы только что…
— Опять она тобой командует? — спрашивает Джеймс.
Я резко оборачиваюсь, вытаращив глаза. Он радушно улыбается, понятия не имея, какой ужас мы только что пережили, и думает, бутто я потакаю своей лошади и не умею за ней ухаживать, но ведь ей нужна моя забота…
— Она красавица, — говорит Джеймс, распутывая колтун на гриве. — Но хозяин здесь ты.
Он вспоминает свою ферму и лошадей, которых они с отцом держали, — трех буланых кобыл с белыми носами. Потом их забрала армия, и больше он их не видел: наверно, погибли в бою…
От этой его мысли Шум Ангаррад тотчас вскидывается: Жеребенок?— с тревогой спрашивает она.
Я злюсь пуще прежнего…
— Нет, — говорю я Джеймсу. — Принеси ей воды, сейчас же.
Даже не успев понять, что делаю, я начинаю пристально смотреть ему в глаза, давить на его Шум своим, хватая его…
Хватая его душу…
Я — круг, круг — это я…
— Ты чего, Тодд? — спрашивает он, размахивая рукой перед своим лицом, точно отпугивая муху.
— Воды, — говорю я. — Живо.
Едва ощутимый гул змеится в воздухе…
А я покрываюсь испариной, хотя на улице холодно…
И Джеймс тоже…
Он потеет и теряется…
Хмурит лоб…
— Тодд?
Голос у него такой грустный — бутто я предал его, бутто залез ему в душу и напачкал там, — такшто я почти перестаю, почти теряю хватку, почти отпускаю его…
Но только почти.
— Сейчас напою ее вдоволь, — ошалело выдавливает Джеймс. — Сбегаю за водой и напою.
И он убегает прочь, к цистерне.
Секунду я пытаюсь отдышаться.
У меня получилось!
Снова!
Ох, как это было приятно…
Я чувствовал себя таким… всемогущим…
— Господи помоги, — шепчу я. И меня пробивает такая дрожь, что приходится сесть.
Я все еще тяжело дышу и по ее тону понимаю, что новость мне совсем не понравится.