Горят заброшенные фермерские дома на северном склоне долины.
По крайней мере я надеюсь, что они заброшенные.
Нас только что нагнал мистер О’Хара с отрядом из двадцати человек — выглядят они страшно изможденными (у меня, по ощущениям, вид не лучше). Обвожу солдат взглядом: все они разных возрастов, есть и совсем молодые, но кажутся все стариками. Никто из отряда не хотел воевать, это мэр заставил их вступить в армию, разлучив с родными и близкими, фермами, лавками и школами.
И они стали видеть смерть — каждый день.
Я — круг, круг — это я , повторяю мысленно.
Я теперь все время так делаю, когда хочется тишины, свободы от мыслей и воспоминаний. Обычно этот прием срабатывает и снаружи — люди перестают слышать мой Шум, я слышу, что они его не слышат, совсем как мистер Тейт и мистер О’Хара. Думаю, с таким умыслом мэр и научил меня это делать — чтобы я стал одним из его ближайших приспешников.
Вот только не бывать этому. Никогда.
Виоле я тоже пока не рассказывал. Почему — не знаю.
Может, потомушто мы с ней так ни разу и не увиделись — еще одна причина, по которой эти восемь дней тянутся как не знаю что. Она говорит, что якобы должна следить за госпожой Койл, но всякий раз, когда мы связываемся по комму, Виола лежит в палате и с каждым днем выглядит все бледней и слабей. А мне ничего не говорит. Наверно, не хочет зря беспокоить, но я от этого только беспокоюсь еще больше, потомушто если с ней что-то случится…
Я — круг, круг — это я .
И снова мне легчает.
Я ей не сказал. Не хочу, чтобы она беспокоилась. Все под контролем.
Жеребенок?— с тревогой спрашивает Ангаррад.
— Все хорошо, милая! Скоро будем дома.
Эх, зря я поехал на ней — если б только знать, что в фермерском доме будут такие ужасы. Ангаррад пустила меня в седло всего пару дней назад и до сих пор вздрагивает от каждого шороха.
— Я могу отправить туда пожарную бригаду, — говорит мистер О’Хара.
— Зачем? Нет смысла. Пусть догорят сами.
Сдавайся!непонятно на кого рычит под ним Радость Джульетты.
— Надо как можно скорее добыть мне новую лошадь, — говорит мэр.
А потом вдруг резко поднимает голову.
— Что такое? — спрашиваю я.
Но он молча оглядывается по сторонам, смотрит на дорогу позади и впереди нас… Ничего не меняется. Кроме лица мэра.
— Да что такое?!
— Ты разве не слышишь?…
Он снова умолкает.
Тут я и впрямь начинаю слышать…
Шум…
Но не человеческий…
Отовсюду…
Со всех сторон, как сказал тот солдат…
— Не может быть! — Лицо мэра искажается яростной гримасой. — Они не посмеют!
Но теперь я отчетливо слышу их Шум… Нас окружили — быстро и просто.
Нас атакуют спэклы.
Я молчу.
Слишком потрясена.
— Я не пыталась тебя убить. И вовсе не думала, что твоя жизнь стоит меньше других.
С трудом проглатываю слюну.
— Уходите, — говорю я, дивясь самой себе. Наверное, лихорадка виновата… — Сейчас же!
— Я надеялась, что твою сумку обыщет Президент. Он бы достал бомбу — и всем нашим проблемам пришел бы конец. К тому же я рассудила так: это произойдет лишь в том случае, если тебя схватят. А если тебя схватят, то все равно убьют.
— Это решение было принимать не вам.
— Мне, дитя, кому же еще?
— Вы могли попросить, и я наверняка…
— Ты бы не стала подвергать риску жизнь своего друга.