Но это значит лишь то, что я всегда говорю с тобой, сынок, разве это не чудесно? Как обычно, мой крепыш, я дарю тебе всю свою…
Тут слова соскальзывают со страницы и вылетают у меня из головы. И хотя я вижу следующее слово — «любовь», («Я дарю тебе всю свою любовь», — написала мама), строчки постепенно становятся путаными и неразборчивыми: передо мной смыкается черная чаща букв.
Я оборачиваюсь к мэру. На лбу у него выступил пот — и у меня тоже.
(опять этот странный гул в воздухе…)
(вот только он меня уже не бесит…)
— Извини, Тодд, больше не могу. — Мэр улыбается. — Но я расту, ты заметил?
Я не отвечаю. Мне тяжело дышать, в груди все дрожит, и слова мамы ревут в голове, точно водопад. Она была рядом, она разговаривала со мной, со мной, делилась надеждами, дарила любовь…
Сглатываю слюну.
И еще раз.
— Спасибо, — наконец выдавливаю я.
— Не за что, Тодд, — тихо отвечает мэр. — Не за что.
И вдруг — пока мы стоим друг против друга в палатке — до меня доходит, как я вырос…
Я смотрю на него не снизу вверх, а прямо ему в глаза… j
И снова вижу перед собой человека, мужчину…
(тишайший гул, почти приятный…)
А не чудовище.
Он кашляет.
— Знаешь, Тодд, я бы мог…
— Господин Президент! — доносится с улицы.
Мэр выходит из палатки, я тут же выскакиваю следом — не дай бог что-то стряслось!
— Пора, — говорит мистер Тейт. Я оглядываюсь на проекцию: там ничего не происходит. Виола мирно спит в палатке, больше ничего не изменилось.
— Пора что?
— Пора выиграть спор, — выпрямляясь, говорит мэр.
— Не понял? Что значит «выиграть спор»? Если Виоле что-то грозит…
— Грозит, Тодд, — с улыбкой отвечает мэр. — Но я ее спасу.
— Виола, — снова шепчет Брэдли. — Там что-то происходит.
Я вскакиваю, и все вокруг сразу же уплывает куда-то в сторону. Мне приходится посидеть немного, зажмурившись, чтобы прийти в себя.
— Вожак ушел минут десять назад, — шепчет Брэдли. — И с тех пор не возвращался.
— Может, в туалет пошел, — говорю я. Голова начинает раскалываться. — Они же ходят в туалет?
Костер немного закрывает нас от полукруга спэклов, многие из которых уже легли спать. Я поплотнее закутываюсь в одеяла. Они сделаны из какого-то лишайника, вроде того, что растет на их телах вместо одежды, но на ощупь он неожиданно мягкий, плотный и очень теплый.
— Нет, я что-то видел в их Шуме. Какие-то мимолетные картинки. Но очень четкие.
— И что там было?
— Вооруженные до зубов спэклы… крадутся в город.
— Брэдли, — говорю я, — Шум устроен по-другому. Это и фантазии, и воспоминания, и мечты… Правда в Шуме всегда соседствует с вымыслом. Нужно долго тренироваться, чтобы выяснить, что происходит на самом деле, а что человек только воображает. Для непосвященного это просто каша.
Брэдли не отвечает, но увиденные им картинки снова и снова повторяются в его Шуме. Проникают они и на улицу, где устроились на ночь спэклы.
Громкий писк моего комма заставляет нас обоих подскочить на месте.
— Виола! — кричит Тодд, когда я нажимаю кнопку. — Вы в опасности! Бегите оттуда!
[Тодд]
Мэр вышибает комм из моей руки.