тебе не придется принимать страшных решений.
Я не знаю, что на это ответить.
— Госпожа Койл…
— Не волнуйся, дитя. — Она встает: корабль заходит на посадку. — Тебе необязательно быть мне другом. — Ее глаза вспыхивают. — Главное, будь врагом мэру.
Нас всех слегка встряхивает: корабль приземляется.
Пора.
Я встаю с постели и подхожу к люку. Первым делом на площади я вижу Тодда: он стоит перед целой армией и держит за поводья Ангаррад, а рядом с ним — Уилф и Желудь.
РеветШум наблюдающих за мной солдат; мэр тоже наблюдает, его генеральская форма безупречно выглажена, привычное надменное выражение на лице, которое так и подмывает ударить: в небе висят зонды, транслирующие видео на холм…
И среди всего этого стоит Тодд. Увидев меня, он произносит только одно слово: мое имя.
Тут на меня наваливается вся тяжесть того, что нам предстоит.
Я спускаюсь по трапу на площадь — под внимательным взглядом всего человечества (а может, и спэклов тоже) — и прохожу мимо протянутой руки мэра. Пусть здоровается с кем хочет, а я ему руки не подам.
Иду прямо к Тодду.
— Привет! — Он улыбается одним уголком губ. — Готова?
— Насколько это возможно, — отвечаю я.
Лошади переговариваются друг с другом: Жеребенок, жеребенок, Веди, следуй , — и в их шуме столько животного тепла и нежности, что нас как будто отгораживает от остального мира двумя уютными мягкими стенами.
— Виола Ид, — говорит Тодд. — Миротворец.
Я издаю нервный смешок:
— Если честно, я так напугана, что с трудом дышу.
Он немножко стесняется меня — после нашего последнего разговора, — но потом все-таки берет за руку.
— Ты поймешь, что делать, — просто говорит он.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что с тобой всегда так. Когда дело важное, ты поступаешь правильно.
«Если не считать той ракеты», — думаю я. Прочтя эту мысль на моем лице. Тодд стискивает мою ладонь. И вдруг… вдруг этого становится мало. Хотя меня по-прежнему коробит его тишина и хотя он больше похож на фотографию, чем на себя живого, я изо всех сил прижимаюсь к его груди. Тодд обвивает меня руками и прячет лицо в моих волосах — черт знает чем они пахнут, я столько болела и потела, — но мы все же вместе, это он, его руки… И пусть я не слышу его мыслей…
Мне придется поверить, что внутри — мой Тодд.
А потом где-то снаружи мэр начинает свою проклятую речь.
[Тодд]
Мэр взобрался на телегу рядом с кораблем и теперь стоит над толпой.
— Севодня великий день, первый день новой эры! — вещает он. Его голос множится в Шуме солдат на площади и оттого гремит так, что его слышит каждый — все, включая женщин, смотрят на мэра усталыми, но полными надежды глазами. Многие даже привели детей, которых обычно прячут дома. Мэру хотят верить все — от мала до велика.
— Мы храбро и ловко сражались с врагом, — продолжает он. — И мы поставили их на колени!
Хотя это не совсем так, в толпе раздаются одобрительные крики.
Госпожа Койл наблюдает за мэром, скрестив руки на груди, а потом вдруг устремляется к телеге.
— Что она задумала? — спрашивает подошедший к нам Брэдли.
Тем временем госпожа Койл тоже забирается на телегу и встает рядом с мэром — тот бросает на нее испепеляющий взгляд, но не останавливается.
— Этот день будет вечно жить в нашей памяти — а потом в памяти наших детей и внуков!
— ДОБРЫЕ ЛЮДИ! — громко перебивает его госпожа Койл, глядя не на площадь, а в камеры зондов, транслирующих картинку на холм.