– Любишь ты преувеличивать…
– А ты преуменьшать.
Хартли выдернул штекер из усилителя и вытащил заранее подготовленный ключ из отверстия в рабочем ремне.
– Ты готов там? А то, знаешь, я ведь, как только откручу эту штуку, удержать ее не смогу…
Он посмотрел вниз.
Корвин был готов. Его тело плотно облегал кевлар, выкрашенный в черный и темно-синие цвета. Он попытался наклониться – удалось без проблем: кевларовая ткань изящно натянулась, но не издала и малейшего звука. Сел. Сделал мельницу руками. Махнул ногой. Другой ногой. Проблем вроде не возникало. Экзоскелет слушался его, как собственные тело. Он был второй кожей, вторыми мышцами, вторыми костями, сухожилиями и суставами.
– Ты похож на Бэтмэна, Алекс, – усмехнулся Хартли. – Костюмчик под стать. Не хватает только плаща, маски и голоса, как у тестостеронщика после ангины.
– Я здесь20, – проговорил Корвин нарочито очень низким и хриплым голосом.
Хартли, усмехнувшись, удовлетворенно кивнул и поднял вверх большой палец.
– Ну, прожектора с летучей мышью у меня нет, но мне бы понадобилась твоя помощь…
– Ты там только держись.
Корвин подхватил моток стягивающих лент с карабинами и прыгнул вверх. Результат превзошел все ожидания Хартли. Его товарищ одним прыжком без особых усилий оказался чуть выше середины антенны – а это метров четыре-пять! Антенна чуть пошатнулась, но пристегнутый к ней страховочным тросом инженер без проблем удержался на верхушке. Через несколько секунд Корвин был уже около него и, обвязав усилитель, чтобы тот не полетел вниз из-за их нерасторопности, придерживал его одной рукой.
– Я думал, пальцы в нем у тебя работают намного медленней, – сказал Хартли, косясь на руку, которой Корвин держался за антенну.
– Задержка ничтожно мала, – пояснил Корвин. – Я в этом костюме мог бы на пианино играть, если б умел.
– А тактильность21? Она сильно страдает?
– Нет. Конечно, она не так сильно высока, как, скажем, если бы я был без перчаток, но, – он перехватил отвинченный усилитель и перекинул стягивающую ленту через плечо так, чтобы усилитель грузом висел у него за спиной. -… ткань на ладонях очень плотная, но при это очень тонкая. В полтора раза тоньше, чем целлофан, – он показал Хартли свободную ладонь.
Черная гладкая ткань плотно обтягивала внутреннюю часть ладони. Казалось, что его ладонь просто густо закрашена черной краской. Металлический штырьки, материал потолще и грубее окружали тыльную часть. Хартли готов был поспорить, что разглядел даже те складки, которые гадалки-шарлатанки на городских ярмарках именуют линей жизни и еще, Бог знает чем.
– Откуда такая ткань?
– Кастор посоветовал. Одна из его разработок.
– Йосси? Так ты еще и модернизируешь свой костюм?
– Постоянно. Вот с сыном твоим его покрасил. Перепрошил ПО. Ну, а недавно таким вот способом увеличил тактильность.
– Ах, ты ж хитрый лис! – воскликнул Хартли.
Они спустились ниже и, повторив ритуал обвязывания, начали откручивать очередной усилитель.
– Зараза, – прошипел Хартли. Пот неустанно струился по его лбу. – Заржавело крепление.
– Еще бы. Оно тут уже три четверти года. Пережило зиму и весну. В Сибири, прошу заметить! А это что-то, но говорит о надежности нашей работы.
Хартли снова попробовал крутануть упертый винт, но гаечный ключ сорвался, и тот болезненно ударился о штырь, заменяющий лесенку.
– Твою же! – прошипел он и отогнулся назад, повиснув на карабине и держась здоровой рукой за усилитель.
– Что там? – Корвин был ниже и всей картины не видел.
– Да, долбанный ключ! – прокряхтел Хартли.
– Давай, я все сделаю – костюм здесь далеко не помеха, скорее подмога.
– Нет уж, – усмехнулся Хартли. – Я еще вполне…
Он не успел договорить, как повидавший время язычок карабина, не выдержав напора, сломался, и вся страховка Хартли полетела в тартарары. Он успел схватится за усилитель, который тут же накренился вниз, держась на одном-единственном последнем ржавом винте.
– Твою мать, Корвин! – выкрикнул он.
Тот попытался схватить друга, но антенна неожиданно накренилась, и Хартли дернуло в сторону от него. Злосчастный винт не выдержал и с жалостливым металлическим лязгом лопнул, переломившись пополам. Хартли, вцепившись в оторвавшийся усилитель, как доберман в свою жертву, на секунду почувствовал невесомость, но потом в бок что-то уперлось. Корвин, спрыгнув вслед за ним, моментально подхватил его, как муж берет на руки новоиспеченную невесту. Потом Хартли почувствовал чуть заметный толчок.
Он сидел на руках у Корвина, все еще держась за проклятый усилитель обеими руками, и смотрел на поверхность крыши, которая теперь была значительно ближе, чем несколько секунд назад.
– Приехали, Уэлен, – произнес Корвин и осторожно опустил его на землю.
Уэлен отряхнулся, посмотрел на усилитель, который сначала подставил его, а потом, возможно, спас жизнь, замедлив неминуемое падение.
– Хорошая амортизация22 у тебя, – выдавил он. – Приземления я практически не почувствовал. И эту штуку у вас никто не купил?
– Ну, сильно упрощенный и удешевленный вариант сейчас используется для нужд армии. Один образец есть у Олега, но он его не улучшал. А такого образца, как у меня – нет ни у кого. Он – уникален и наиболее модернизирован.
– Приятно слышать.
– Может, дальше я сам, – Корвин кивнул на антенну. – Или ты хочешь продолжить. У меня есть второй доисторический карабин и старенький гаечный ключ.
– Нет, – поспешил отказаться от такого предложения Хартли. – Я, пожалуй, снизу посмотрю. После таких полетов не мудрено заполучить кучу фобий.
42.
Игги на самом деле был шведом. Многие думали, что он какой-нибудь там канадец, или американец, или, в конце концов, натурализованный американец, как, например, Мэл Гибсон23. Все было намного проще: Игги – родился и вырос в столице Швеции – Стокгольме. А вот учеба его прошла в Массачусетсе – в том самом знаменитом институте технологий24. Там он усовершенствовал свой английский и практически избавился от акцента. Скандинава в нем выдавали только светлые, как спелая рожь, волосы и иноземное, чуждое нежному американскому слуху, имя Ингмар Торельсон, которое он поспешил сократить до благозвучного и простого для запоминания Игги.
Пожалуй, он один из немногих не мог заснуть в эту ночь. Его мозг буравила одна треклятая мысль: он не сможет ответить высоким требованиям Мастерсона и Верчеенко. И дело тут совершенно не в знаниях Игги, а в его тотальной неуверенности в себе. Мастерсон славился своим склочным характером и ненавистью ко всем, кто глупее его, и еще большей ненавистью ко всем, кто умнее. А Верчеенко так привязался к своему подручному, что сразу становилось ясно – его внимание и благодарность будет требовать титанических усилий. И все бы было нормально, если бы Игги точно знал, что он лучше предыдущего помощника, или хотя бы является равносильной заменой. Но об этом русском по станции начинали ходить не многозначные слухи, его сравнивали даже с самим Верчеенко. А тогда на него, Игги, ложился двойной груз ответственности.
До двух часов ночи он переворачивался с одного бока на другой, пытался нагнать на себя сон, даже отжимался и приседал, но предательский сон совершенно не лез в его голову.
Игги, измучившись в конец, сполз с кровати и, натянув плотные холщовые штаны и узкую, обтягивающую худые ребра, майку, вышел из комнаты.
– Попробую нагулять сон, – вздохнул он и поплелся по коридору.
Станция была большая, и ему потребовалось минут десять, чтобы, побродив по безлюдным коридорам, покинуть жилой сектор.
Он около часа блуждал по парковой зоне, но запахи листвы и цветов скорее будоражили его мозг, как глоток кофе, нежели усыпляли сознание. Столовая умудрилась пробудить в нем аппетит, он стянул шоколадку из навороченного автомата, недалеко от зоны отдыха и тут же ее съел. Заниматься спортом ему не хотелось, а видеоигры наскучили уже через пятнадцать минут после включения.