Место с историей.
А еще это место не так просто найти. Оно не туристическое. Его как будто только недавно открыли. До этого к нему не было прохода. А теперь земли облагородили, и теперь вокруг – лужайки с зеленой травой.
Место, в котором хочется находиться. Время, когда не происходит ничего.
И можно ни за что не отвечать.
Несколько долгих секунд Тахти лежал в постели и пытался вспомнить, где он и как здесь оказался. За последние несколько недель он сменил столько чужих углов, что в голове все начало путаться. Раскладушка посреди чужой гостиной. Рассеянный свет через полупрозрачные занавески. Мягкие полосы светотени на беленом потолке. Книжные полки по всей противоположной стене. В теле слабость. И ничего нигде не болит.
Воспоминания вернулись пощечиной. Выстрел, второй этаж, скат крыши, ночь, пустые улицы. Сирены патрульной машины. Вопросы, вопросы, вопросы. Госпиталь, люди в белом, истыканные иглами предплечья, перебинтованные ладони. Чужие люди. Вопросы. Пустота.
Ровное, спокойное ощущение, оставленное сном, рассеялось. Когда он поднялся с раскладушки, тело отозвалось болью. Снова затряслись руки. Он прокрался в ванную и грел ладони под струей горячей воды. Умылся. Голову не плохо было бы помыть, но он не знал, как к этому отнесется Нана, поэтому просто надел обратно шапку. Он ненавидел шапки. Но после той драки ходил в ней постоянно.
Гостиная была совсем маленькая, с простой безыскусной мебелью. Он содрал с раскладушки постельное белье, сложил его стопкой. В книжном шкафу оказалось не очень-то много книг. Нана была из тех, кто оставляет на полках только самое любимое. Полистать бы книги, но он не знал, можно ли, не разозлится ли Нана. И ограничился тем, что только рассматривал корешки.
У Сигги небольшая ферма за городом. Он сертифицированный представитель. Ему это ни о чем не говорило. Главное, чтобы у него не было в доме оружия. Ему нужно потерпеть всего год. Год. Потом он сможет переехать. Потом он будет свободен. Но год – это на самом деле очень долго.
Он сел на край раскладушки и вытащил из рюкзака фотоаппарат. Когда он собирался, наспех, то кинул его просто по привычке. Он не хотел больше снимать. Но сейчас знакомая тяжесть легла в ладонь. Хоть что-то было по-прежнему. Пусть это и причиняло боль.
– Любишь фотографировать?
Он не слышал, как Нана вошла в комнату. Она стояла в дверях и смотрела на него. На ней были джинсы и свитер с узором по горловине. Синие джинсы, синий свитер. И носки в горошек.
– У меня нет пленки, – сказал Тахти.
Она кивнула.
– Пойдем завтракать.
На столе уже стояла еда: омлет, жареные колбаски, салат, строганина, кусочки вяленой рыбы, дырявый сыр, хлеб. Он почти ничего из этого не ел. Как ей объяснить? Вегетарианство так часто вызывало отторжение в этих краях, что говорить об этом Нане он не хотел. Но она приготовила завтрак. Старалась. Еще меньше он хотел, чтобы все выглядело как неуважение. Поэтому он объяснил. Ждал разнос.
А никакого разноса не было.
– Может, тебе что-то еще приготовить? – спросила она, и ее голос был ровным и спокойным. – Ты же не наешься этим. Хочешь, овсянку сварю?
– Не нужно, – сказал Тахти. Точнее, прошептал. Утром его вообще не было слышно. – Спасибо большое.
– Скажи, если что.
– Спасибо. Извините.
На улице стоял холод, завывал ветер, летел в лицо колкий снег. Черно-белый, монохромный пейзаж, белый северный свет рассеянными полосами, проседь инея на заснеженных полях. Голые крючковатые деревья с дрожащими ветками терлись друг о друга, тщетно пытаясь согреться. До весны еще было далеко. В салоне военного грузовика было еще холоднее. Тахти сидел на заднем сиденье, прижимал к груди полупустой рюкзак. Руки сводило от холода, он тер ладони. Руки согревались буквально на пару минут. Нана запаковала его в парку и байховые спортивные штаны, и все равно он замерз. В салоне пахло машинным маслом и бензином. Окна дребезжали на ветру, на лобовое налип тонкий слой мелкого черствого снега. Нана протирала дворниками стекло, но снег не отлипал.
Город так и остался по правую руку. Впереди лежали только седые от снега горы да тянулась далекая полоса темного моря. Грузовик гудел, по полу шла вибрация. Только пустота и тишина, куда ни глянь. Словно в мире больше не осталось живых существ.
Маатальви находился недалеко от Лумиукко. Это было что-то вроде небольшого поселка. Среди холмов и сопок вдоль побережья были разбросаны фермы. До Лумиукко оттуда ходил автобус, не очень часто. Или на машине. Пешком далековато.
Нана съехала на боковую дорожку, остановила машину около деревянного забора. Асфальтом здесь уложили только трассы и улицы в городах, а такие небольшие дороги оставили каменные. Зачем делать пригород удобным? Пригород на то и есть, чтобы напоминать о природе. Даже если до города рукой подать. Тахти вылез из машины, и ветер чуть не сбил его с ног.
Сигги поздоровался с ними за руку. Сначала с Наной, потом с Тахти. Его рукопожатие оказалось крепким, а рука была огромная, как весло. У него были волнистые волосы цвета льна. Вокруг глаз разбегались лучики морщинок, когда он улыбался. Нана была в своем вчерашнем пуховике, Тахти в парке, которую она ему дала. На Сигги был свитер с геометрическим узором по горловине, темно-синие джинсы и сапоги до колена, похожие на конные. На улице дул ледяной ветер и лежал снег, а на нем был один свитер.
Сигги говорил на местном диалекте, с заднеязычной гроссированной буквой «р» и раскатистыми переходами между звонкими согласными и длинными гласными. Он говорил, и Тахти не решался перебить его и сказать, что не понимает ни слова.
– Тахти не понимает, – сказала Нана. В ее версии его имя звучало скорее как Та-ак-тии. – Говори медленнее.
Сигги смотрел на Тахти молча некоторое время. Словно не совсем понимая, что теперь делать. Они говорили ему что-то, то Нана, то Сигги. Тахти кивал и улыбался, а ощущение было такое, что вот-вот упадет на землю и останется лежать.
Сигги держал двух овечек. Для животных у него был выстроен целый домик, разделенный внутри на денники. Тахти ходил по склону, и вокруг него бегали овечки. Нана разговаривала с Сигги. Он не мог разобрать слов с такого расстояния, но ветер то и дело доносил обрывки фраз. Они разговаривали о нем. Само собой.
***
Сигги повел Тахти через левады к отдельно стоящему домику. Дверь открывалась в небольшую комнату с четырьмя односпальными кроватями. На высоких окнах не было занавесок. По стене тянулся рассохшийся шкаф. Узкая дверь в дальней части вела в санузел. В крохотной комнате без окна втиснулись только туалет и раковина.
– Душевая в доме, – сказал Сигги.
У окна стоял квадратный стол, вокруг него – четыре стула.
– Летом здесь живут волонтеры. Но они уже уехали, ты будешь здесь один. Выбирай любую кровать. Если хочешь, можешь сдвинуть две, будет просторнее. Только это уже сам.
– Хорошо, спасибо.
В доме у Сигги была затоплена печь, и в воздухе висел запах свежих дров. После улицы, непрекращающегося ледяного ветра и сырости это был рай. Наконец-то становилось не так невыносимо холодно. Тахти стащил с себя промокшие кеды и оставил их рядом с дверью.
– Там есть специальная полочка, – сказал Сигги. – И тапочки надень.
– Хорошо, – сказал Тахти. – Извините.
Нана выложила на стол папки с бумагами. Тахти уже их видел. В них хранились все документы на него – свидетельство о рождении, паспорт, медицинские справки, выписки из полиции, госпиталя и приюта, отчеты органов опеки. Сигги заварил чай в огромном фарфоровом чайнике в цветочек. На столе в плоском блюде горкой свалил тонкое имбирное печенье.
– Ты голодный? – спросил Сигги чуть ли не по слогам.
Тахти покачал головой.
– Нет, не очень.