Они не знают номер рейса, но – уверен – это ненадолго. Желтая пресса купила билеты, чтобы попасть в зону прилета. На этот случай служба безопасности аэропорта предоставила служебные выходы.
К нам присоединяются другие парни в черном. Их девиз – меньше слов, шире шаг. Мельком оглядываюсь по сторонам. На первый взгляд, ничего необычного. Отполированные до блеска белые полы. Вывески и эскалаторы подсвечиваются неоновыми лампами. Правда, есть некоторые отличия, например реклама капсульного отеля и душевых кабин.
– А мой багаж? – спрашиваю я, проходя через металлическую дверь.
– Его доставят во дворец еще до вашего прибытия, – на ходу объясняет Акио.
Пустой бетонный коридор без окон. Над головой мерцают флуоресцентные лампы. Мы продвигаемся дальше, оставляя позади двери с табличками и номерами. Все на японском. Наконец помещение расширяется, и вот мы, видимо, в самом сердце аэропорта. По коридорам, напоминающим артерии, разносится аромат соевого соуса и карри.
На лбу проступает пот. В самолете я не пила шампанского, зато выпила три капучино – в основном из-за просто бомбических шоколадных батончиков, которые подавали к ним. Внимательная бортпроводница принесла мне целую кучу печенья, за что я ей особенно благодарна. Вот только теперь кофеиновый рай начинает меня преследовать.
Проще говоря, мне нужно по-маленькому.
– Кхм, Акио, – мягко произношу я.
Или он меня не слышит, или сознательно игнорирует. Склоняюсь к последнему: уж на его-то должности слух должен быть выше среднего.
– Акио, – громче повторяю я.
Он продолжает идти. Что ж, пришло время решительных мер. Мой мочевой пузырь вот-вот лопнет. Я не могу встретиться со своим отцом, пританцовывая, – меня это не украсит. Так что я резко останавливаюсь. Все остальные повторяют за мной. Я в центре внимания.
– Мне нужно в дамскую комнату, – объясняю я и добавляю: – Пожалуйста. – Ну, вы понимаете: манеры и все такое.
– Прошу прощения? – Акио стоит напротив. Притворяется, будто не понял меня, вот только выражение его лица говорит обратное: Не могу поверить, что тебе нужно в уборную. Да что ты за чудовище такое?
– Есть рядом дамская комната? – прищуриваюсь я. Кажется, из его ушей вот-вот пойдет дым.
Он еще секунду испепеляет меня взглядом «сверху вниз». Нет, серьезно: да он на голову выше меня!
– Уборная. Вам нужна уборная?
Пожимаю плечами, разводя руки ладонями вверх.
– Выпила слишком много капучино в самолете.
– В плане этого не предусмотрено. – Его голос натянут как струна.
– Воспользоваться уборной?
Кивок.
– Эм-м, ну ла-адно. – Переминаюсь с ноги на ногу.
Он пристально смотрит на меня, затем что-то рявкает на японском. Парень в черном проверяет телефон и указывает на дверь, за которой тут же скрывается половина сопровождающих нас охранников. Гремят кастрюли, голоса становятся громче. Судя по интонации, кто-то не очень доволен. Вдруг шум стихает, и охранник открывает дверь.
Акио делает приглашающий жест рукой.
– Уборная.
– Благодарю.
Я в кухне. Персонал, официант и уборщик – все сжались в углу. При виде меня по помещению разносится шепот. Тяжелый воздух пропитан жирным запахом вока и мисо. В нескольких метрах от меня охранник держит дверь в туалет открытой.
Неуверенно машу всем рукой, как бы извиняясь. Мне отвечают десятком снисходительных улыбок.
Выхожу и вижу: шеф-повар о чем-то спорит с охранником. После долгого обсуждения повар, по всей видимости спросив разрешения у Акио, берет нож и с шумом что-то нарезает. Затем приближается ко мне и с поклоном протягивает редис в форме хризантемы.
– Подарок, – сухо объясняет Акио.
Широко улыбаясь, принимаю овощ. С рук стекают капли воды.
– Прошу прощения, не было полотенца.
Акио выдает что-то на японском, и передо мной вздымается туча платочков. Даже Акио достает из кармана белый квадратный кусок ткани. Он стоит ко мне ближе всего, но я его игнорирую. Враг, помните?
В руках у уборщика платочек чистый и со складками, хорошенько отутюженный. Я выбираю его и касаюсь руками, удерживая редис.
– Спасибо, – обращаюсь к шеф-повару и уборщику, а затем и к остальному персоналу. – Аригато.
Те с поклоном отвечают:
– Дойташимашитэ[27].
– Прошу прощения, если задержала чей-то обед. Могли бы вы перевести им мои слова? – прошу Акио.
– Нам нужно идти. – Он шумно вздыхает.
Еще одно качество в список его квалификаций – упрямый. Можно было бы оставить все как есть, но на хорошее отношение к людям я всегда была щедра. Потому скрещиваю руки и смотрю прямо на Акио. Не люблю хвастаться, но я одержала победу в львиной доле игр в гляделки.
Секунда.
Две.
Три.
И-и-и… я выиграла. Убрав руки за спину и откашлявшись, Акио произносит что-то по-японски. Трудно сказать, дословно ли он переводит, хотя мне он кажется честным, из серии я-скорее-умру-за-свои-принципы. К слову, многие великие из-за этого и пали.
Когда Акио закончил, весь персонал кухни вспыхнул одобрительными улыбками. Забудь о дворце вместе с отцом. Остаюсь жить здесь.
Акио ведет меня обратно в бетонный коридор. Теперь я с радостью несусь вперед, и ничто не испортит мне праздника: я чувствую легкость в ногах и мочевом пузыре. Дневной свет проникает сквозь щели двойных дверей, и два охранника раскрывают их. В коридор врывается свежий воздух, приправленный ароматом дождя и земли.
Раздаются вспышки. Я на мгновение ослепла. У входа море людей, скандирующих мое имя. Среди них пресса со служебными удостоверениями и длиннофокусными объективами. Служба безопасности в синих костюмах сдерживает желающих посмотреть на нас поближе. Шум стоит такой, что хоть схвати меня за ворот и крикни прямо в ухо – не перекричишь.
Прижимаю руку к груди, из которой вырывается сердце.
У обочины припаркован блестящий черный «Роллс-Ройс». На капоте развевается флажок – белый с красной каймой и золотой хризантемой.
Рот открылся сам собой. Я дрожу. В этой машине мой отец. По ту сторону стекла. Включаю свою самую очаровательную улыбку.
Акио смотрит на меня. Из темных, как трюфель, глаз летят искры.
– Когда мы приземлились, народу было меньше.
Предпочитаю игнорировать его. Дверца машины открывается, и появляется еще один человек в костюме. По коже пробегают мурашки, но… это не мой отец. На этом пожилом господине черный котелок и щеголеватый темно-синий галстук. Щеки у него как у грустного бассет-хаунда.
В то же мгновение другой человек в костюме раскрывает над господином черный зонт. Пожилой господин идет ко мне и кланяется, перекрикивая шум и гам:
– Йокосо[28], Ваше Высочество. Господин Фучигами, камергер Восточного дворца. От имени вашего отца, Его Высочества наследного принца, и Японской империи приветствую вас дома. – Дождь падает на нейлон и стекает вниз по ребрам зонта.
Раздаются щелчки камер. Моргаю, пытаясь заглянуть в салон «Роллс-Ройса».
– Моего отца здесь нет? – Полный провал.
Кто-то произносит мое имя, но я не свожу глаз с господина Фучигами. Журналисты не перестают снимать. От вспышек камер в глазах бегают зайчики. Интересно, они запечатлели мое разочарование? Возможно, заголовок будет звучать так: «Принцессу продинамил собственный отец».
На лице господина Фучигами появляется полная сочувствия улыбка.
– Наследный принц ожидает вас во дворце. Мы подумали, что лучше вам встретиться без посторонних глаз. – Логично. Наверное. Вот только желудок продолжает сжиматься. – Прошу вас. – Он вытягивает руку, приглашая меня пройти к машине.
Акио чернее тучи идет рядом со мной, с негодованием поглядывая на толпу. Теперь императорскому гвардейцу можно расслабиться. Без сомнений: пост он сдаст с большим удовольствием. Наверняка он ждет не дождется, когда его отпустят, чтобы он мог заняться чем-нибудь, на его взгляд, расслабляющим: заводить часы, например, или пугать детей на школьном дворе. А может – остается только надеяться, – пойдет и спрыгнет откуда-нибудь повыше.