– Да.
– Уходите.
Девушка выбежала из номера. Федор Кузьмич закрыл за ней дверь, прижался спиной и закрыл глаза.
4
Уже два года, как он не чувствовал запахи. В первые минуты, когда он это понял, очень испугался. Перенюхал всё: духи жены, платья. Рыдал от отчаянья, кричал. Он приказал собрать все её вещи и выкинуть. Месяц лечился на водах и, наконец, понял, что всё бесполезно. Со временем смирился и даже стал находить плюсы в спокойствии и отсутствии раздражающих факторов.
И вот, его пробило в провинциальном городе Вологде. Он стоял у дверей и глубоко дышал, словно очень долго находился в душной камере, а сейчас кто – то мудрый распахнул для него окно.
Хотелось прокричать что-то озорное, мальчишечье. Федор снял с себя венок и понюхал. Сладко пахло женщиной и весной.
Он подкинул его вверх. Ещё раз. Ещё.
Скоро весь пол был покрыт головками ярких цветов. Он наступал на них. Словно космический бог шёл по звёздам. Невидимый оркестр играл вальс и весь мир……
– Вам письмо от жены, – постучал в дверь администратор отеля.
– Что?
Оркестр замолчал. Из открытой форточки потянуло гарью.
– Вам письмо от жены из Санкт-Петербурга.
Федор быстро повернул замок и распахнул дверь, чтобы ударить администратора по голове. Ему протянули конверт, где знакомой рукой написано его имя.
Он вскрыл письмо. Буквы прыгали в разные стороны, пришлось надеть очки.
«Милый Малим. Я всё это время жила в гостинице, а не у подруги. Не осуждай меня. Я не хотела, чтобы ты волновался. Гостиница хорошая, моя комната очень чистая, светлая и удобная и, конечно, в стиле модерн. Перед сном выхожу погулять, но всё больше читаю. Крепко целую. Пиши мне. Твоя Малимочка»
Она жи-ва, она жи-ва, – стучали в голове тысячи барабанщиков.
Она живаааа, – трубили в голове тысячи трубачей.
Пол, стены, потолок – всё шаталось. Федор упал на кровать, положил руку на грудь.
– Я же знал, что она просто спала. Она меня испытывала. Это игра такая в спящую русалку. Нужно было её окликнуть по имени. Что я наделал? Что я сейчас наделал? Соблазнился свободе и запаху молодой жизни. Но теперь я спокоен. И первым поездом к ней, домой…. Всё будет, как прежде.
Федор резко встал с кровати, накинул на плечи пальто и вышел на улицу.
5
У фонарного столба недалеко от гостиницы «Золотой якорь» стояла Настя. Она дернулась навстречу Федору Кузьмичу, сделала несколько быстрых шагов и остановилась. Когда он проходил мимо, девушка тихо спросила:
– О чем вы меня тогда спросили? Я не расслышала.
Он ничего не ответил, шёл дальше через площадь, мимо храма. Привычно перекрестился. Этого ему показалось мало. Ещё раз перекрестился.
– Господи, помоги.
Федор Кузьмич быстро пошёл по дорожке Александровского сада. Прямая спина, высоко поднятая голова. Шаг. Шаг. Словно солдат перед боем принял сто граммов и ничего не боится. Старости нет. Есть длинная, длинная личных сражений жизнь. А как награда – тело прекрасной дамы. Давай, иди, мужчина, весело маршируй с огромным пузом опыта. Шаг. Шаг. Бодрее. Она уже раскинула крылья рук, развела на север и восток свои белые ноги. Ты попадёшь прямо в её сладкую черноту. Если …. дойдёшь.
У Федора Кузьмича щелкнуло колено, он ойкнул и захромал. Потянуло в пояснице. Он сгорбился, сжался, потух и пошёл медленно, волоча ногу, раненый возрастом. Закружилось солнце, зашаталась колокольня.
– Милима, Настенька, – простонал он, обнимая тонкий ствол молодого дерева и слеповато оглядываясь по сторонам. Никого. Совсем никого.
На храме загудел главный колокол: «По-чем трес-ка? По-чем трес-ка?». Ему сердито ответили средние колокола: «Три копейки с половиной, три копейки с половиной!». Маленькие зазвонные весело вступили в разговор: «Врешь, врешь, полторы, врешь, врешь, полторы».
Федор Кузьмич потряс головой. Наваждение спало. Звон летел над площадью, очищая от скверны вечным напевом: ««Любишь Бога? К нам, к нам. Любишь Бога? В храм, в храм».
6
– Слава России, – кричал со сцены Сологуб.
– Государю императору Слава, – дружно ответили люди в зале.
– А на этом лекцию на тему «Искусство как выразитель миропонимания» объявляю закрытой.
Слушатели долго хлопали, что-то хвалебное кричали со своих мест. Долго не расходились, стояли группами, обсуждали. К великому Сологубу гимназистки подходили робкими стайками, просили автограф в альбом. Он спрашивал имя, смотрел в лицо, а потом медленно писал, выводя старательно каждую букву. «Наталье, или Светлане, или Ольге от Федора Сологуба на добрую память». Организатор отсчитал триста рублей и умолял ещё приезжать с лекциями.
Когда, наконец, все разошлись, Федор с чемоданом вышел на улицу.
Его окликнула Анастасия.
– Можно я вас провожу на вокзал?
В повозке они молчали. Он даже сквозь толстую ткань пальто чувствовал прикосновение его плеча с её плечом. Потом, некстати, вспомнил жену. Во рту стало кисло, и он отодвинулся.
***
На перроне было уже темно.
– А я стихи порвала и сожгла. И у меня вот что.
Настя подняла вверх обожжённый палец в зеленке.
Федор на него нежно подул.
– Я даже согласна, чтобы вы меня выпороли, и я никогда не писала стихов.
Он взял её маленькую руку, раскрыл и поцеловал в мягкую ладошку.
Она задохнулась, захлебнулась от счастья и жарко зашептала.
– Я готова с вами поехать и помогать во всем.
Девушка обхватила его шею руками и прижалась губами к губам, как это делают только в детстве.
Сологубу стало стыдно от своих желаний, мыслей, поступков.
– Я очень старый для тебя, птичка. Прощай.
Он поцеловал её в лоб, поднял с земли чемодан, поднялся в вагон и закрыл дверь. Даже не оглянулся.
7.
Стук колёс успокаивал нервы. Он заказал чай и свежую прессу.
Наводя порядок в сумке, наткнулся на конверт с письмом жены, погладил рукой шершавую бумагу. Понюхал. Не пахнет. Странно, она всегда сильно посыпала письма сухими духами.
Посмотрел на дату отправления и похолодел. Письмо было написано и отправлено ещё до её смерти. Сколько же времени оно ездило по стране в поиске получателя и именно в городе Вологде его поймало.
Ну что ж, уже поздно нажимать стоп-кран. Поезд уносился всё дальше и дальше. Федор положил большую седую голову на подушку и провалился в сон.
Невестка для мамы
– 1-
Раннее утро в одной из квартир панельной многоэтажки на окраине Москвы. На маленькой кухне пожилая еврейка в китайском халате и в бигудях топчется у газовой плиты, жарит на сковородке оладушки.
За столом сидит мужчина в деловом черном костюме, вяло водит ложкой по тарелке с овсяной кашей. На стене бормочет телевизор. Женщина берёт со стола пульт и нажимает кнопку «выкл».
– Тебе уже 33 года, – нарушает она затянувшееся молчание.
– И что?
– В этом возрасте у твоего отца уже был не только ты, но и дача!
– Мама, у нас есть дача. Зачем тебе ещё одна?
– Не передёргивай слова. Вот умру, делай, что хочешь. А сейчас заклинаю светлым образом деда Исмаила, найди себе приличную девушку и женись!
– Мама, у тебя каша сегодня изумительная.
Женщина всхлипнула, бросила на кухонный стол лопатку и закрыла лицо бумажным полотенцем. Сын посмотрел на часы.
– Хорошо. Ну, где я найду эту приличную девушку? Стоять на Красной площади с плакатом? Примут за митингующего, заберут в участок. Ты хочешь невестку в пагонах?
Женщина убрала салфетку с красного лица, наклонилась к сыну и зашептала:
– Иося, хорошая девушка живёт только в приличной семье. Я в интернете уже подобрала тебе отличный вариант.
– Спасибо, я сыт.– Мужчина резко встал. Из кармана достал галстук, накинул на шею, потянул. В коридоре сунул ноги в ботинки, схватил лежавший на тумбочке портфель и выбежал из дома.
– 2-
Мужчину зовут Иосиф. Для мамы Иося. Для коллег Иосиф Давидович. На данный момент ему ровно 33 года 3 месяца и четыре дня. Работает начальником коммерческого отдела в одном из столичных банков. Всё его в этой жизни устраивало, если бы не материны наезды, участившиеся в последнее время. Да, появлялись время от времени в его жизни женщины с безумным сексом, но без взаимных требований и бытовых сцен. А вот о чем он по настоящему мечтал, так это о собаке. Только не о истерично гавкающей крысе, а о огромной, волосатой. У мамы на животных смертельная аллергия, поэтому приходилось смотреть издалека на чужих псов и завидовать.