сходки пернатых сарайных жильцов,
лёгкие вздохи до глуби, предела,
речка и пруд, и луга, и сады,
ток, рукодельники, сотня уделов,
труд и хозяйства на вкусы, лады,
волны земель и посевы, и всходы,
ржавые глины, домов благодать,
всюду потомки с исконным их кодом,
тёрн и берёзы и дюжина стад,
радуга лент и отрезков заборов,
избы и клети, ряды тополей,
крепость умов и богатства просторов,
песенность птиц и пролёты шмелей,
хлебно-молочные, мудрые нравы,
стать, трудолюбие, быль, красота,
белые оползни мела, как лава,
облачный пух, синева, чистота,
малое кладбище – знак долголетья,
ветви геройских и честных родов,
дикая яблоня, пир многоцветья…
Сельский Эдем – колыбель городов.
Крицыным Фёдору Митрофановичу и Екатерине Ефимовне
На подступах к Германии
Твердили нам – нет душ, всевышних,
а есть лишь долг и вождь земной.
Я верил в это, аж с излишком.
Но было это пред бедой.
Я много раз встречал спасенья,
везенья, акты всех чудес.
Я понял, люди в проявленьях
страшней, чем самый адский бес.
Так, с осознаньем зла земного
и с красной, чёрной верой в ложь,
в последний миг узрел я Бога,
когда в меня вошёл штык-нож.
Тогда мне стало вмиг спокойно,
в бойце увидел божий перст,
что дал погибнуть мне достойно,
и этим спас простую честь
от поруганья, плена, казни,
от мук, какие знал Христос…
Теперь смиренен я средь газов,
и под спиной соломы ворс.
Вокруг черно и гной слоями.
Минувший бой не дал вестей.
Я заслужил свой сон боями,
обрёл покой среди друзей.
Накрыт листком медали тонкой,
навесом тьмы меж братских снов.
Останусь я для всех потомков
в могиле на земле врагов.
Карее пёрышко
Карее пёрышко словом нарядно.
Точено твердью бумаг и годов.
Пишет изящно, логично, опрятно,
славно вещает без плат и трудов.
С верой и рвением лист гравирует,
будто танцуя, порхая под скрип,
в строчки вонзаясь, речами пируя,
вновь создавая святой манускрипт.
Вновь лаконично мотив излагает,
и с каллиграфией букв и письма.
В опыт и страсти свой кончик макает.
Почерк красив и приятен весьма.
Кажется, это перо от жар-птицы
или лебёдушки с тёмным крылом,
что обронили родную частицу
на белорусский и избранный дом.
Взяв от хозяйки свободу, талантность,
часть ожила и посмела творить.
Я созерцаю насыщенность, ясность
и начинаю за действом следить!
Елене Тукаловой
Кричащий немой
В душе кипяток от налитой обиды
самим же собою в уставшую грудь,
какая бездетным былым так побита,
какая прошла безотеческий путь.
Бурлит и клокочет слияние грустей,
в какое подмешаны злость и печаль,
пожухлые листья, усохшие кустья
отрезанных грёз и великих начал.
Жар водный посолен, поперчен и чёрен.
Стихами кричу, хоть и внешне я нем.
Наверно, страдальцем с родин наречён я
и небезразличным, нехладным ко всем.
Пожар, что объёмен, силён, беспрерывен,
сумеют легко и успешно унять
ладошка любимой иль яростный ливень.
Но нет ни её, ни дождинки опять…
Fucking megapolis
Скопление копий эмоций, профессий.
Рекламы, толпа наподобие вшей.
Похожие судьбы и книги конфессий.
Вокруг Вавилоны сплошных этажей,
упадок продаж и наук, книгочтенья,
ленивость парней, обнагленье девиц,
три тысячи видов вина и печенья,
отсутствие чести, некрашеных лиц,
отправки бумаги и пикселей разных,
кабальные ссуды, поток кузовов,
пороки под пудрой, нарядны, заразны,
соседняя зависть, кошмарности снов.
Не в моде, не в спросе громоздкие думы.
Предсмертья поэзии, правды, добра.
В глазах горожан опустенья и суммы.
Их руки – не крылья, а два топора.
Угасло, дотлело совсем светлодушье,
тепло испарилось из рода славян.
Все души ужались до формы клетушки,
давно одичали от множества ран.
Несчастные дети несчастных супругов.
Бессмыслица, хаос, бардак каждый час.
С экранов гипноз, исторжение слухов.
Народная рознь, отчуждение масс.
Банальные игры купцов и холопов.
Дымы, ядовитость из пастей и труб.
И мне не хватает средь этого скопа
покоя, любви и целующих губ…
Человеческая благодарность
Остывшие рыбные кости,
медальки простой чешуи,
мясные полоски, как гвозди,
наброски овсяной лузги,
две жадные горсточки каши
и лента свекольной коры,
кусочек картошки, как сажа,
в бульоне давнишней поры,
какая-то тёмная вена,
очистки, огрызок и сор,
а сверху наплёвками пена,
водица, как мыльный раствор,
дробинки гороха, редиска,
как пьяная рвота бойца.
Всё это в погрызенной миске
в награду за стражу дворца…
Забота о будущем
Мой домик – скворечник без пола.
Порхаю в нём даже во сне.
Лишь крыша, дощечки средь боли,
с пригоршней гнезда на стене.
Ветра расточили все щели.
Ржавеет оставшийся гвоздь.
Как будто в дощатой пещере
несу свой измученный пост.
А дерево ссохлось, подгнило.
И дятлы всё съели в стволе.
Тут холодно, пусто, немило.
Эх, было бы проще в дупле.
Пора деток выучить лёту,
прогнать из висящей тюрьмы
всю эту пернатую роту,
из плена родительской тьмы.
Открыть им лесные просторы,
вокруг ведь аллеи, сады.
Они ж только видели горе,
не зная про рощи, цветы.
Спешить надо! Жить уже страшно.
Ведь дух мой уже пожилой.
Ведь крылья ослабнут однажды,
и я повстречаюсь с землёй…
Акт тепла, добра и света
Однажды планета Земля подсчитала,
что мало красавиц, моделей и чтиц.
Замыслив исправить одним ритуалом,
решила, чтоб Вы поскорей родились.
Позволила снизу, с округи и сверху
случиться свиданью добра и тепла,
а после сплела узелок из энергий,
зачатью и плоду всем-всем помогла.
Его наделила любовью, движеньем,
внося в него части талантов и цвет.
И вот Вы однажды простым растяженьем
явились, как маленький ангел, на свет!
И стали всем тем, что задумало время.
Когда ж отмотались года на длину,
ему подсобили родить ещё племя,
в котором нуждается вечность в миру…
Елене Тукаловой
Сисечки
От выпитых вин и эротики действа
нектар наслажденья легонько сочит.
Средь женских движений, лучей, лицедейства
дозволенность вьётся, рассказность кипит.
Мотивы звучат то восточно, то ясно,
что хочется в неге иль буре пропасть.