Паз молча сосчитал этажи.
— Похоже, свалился с десятого, — заметил детектив, повнимательнее присматриваясь к трупу. — Туфли у него что надо — от Лоренцо Банфи. И костюм приличный. Умел парень одеться. Скажи, а почему ты сообщил об этом падении в отдел убийств?
— Он не орал, когда падал, — ответил Моралес, сам удивившись собственной находчивости.
Паз по-кошачьи ухмыльнулся в ответ, и патрульный почувствовал, как его рот растягивает довольная гримаса.
— Очень хорошо. Правильный подход. Трудно предположить, чтобы кто-то, навернувшись с такой высоты в ясном сознании, предпочел хранить молчание до последнего момента. В свете чего вот эта просочившаяся из-под черепушки струйка крови вызывает особый интерес.
— Но ведь он мог удариться головой при падении.
— Обо что? Ты же сам видел: чистый полет и приземление на штыри забора. Не исключено, что на эти железяки он насадился уже мертвым, впрочем, для него и к лучшему.
Оба, не сговариваясь, бросили взгляд на труп, по которому ползали мухи.
— Вот что я тебе скажу, Моралес, — промолвил Паз. — Этот парень никуда от нас не уйдет. Почему бы нам с тобой не подняться в его номер и не попробовать выяснить, чем он там занимался, перед тем как навернуться.
— Менеджер сказал, что его звали Джабир Акран аль-Мувалид. Он остановился в номере 10 «Д».
Со стороны Паза последовала очередная широкая ухмылка.
— Отлично, Моралес. Просто здорово! Спасибо. А то ведь шарить у этого бедолаги в карманах в поисках удостоверения личности — то еще удовольствие.
Молодому человеку подумалось, что, возможно, сложившаяся репутация Паза как наглого, нахрапистого и бесцеремонного малого не вполне соответствует действительности. Сам Моралес служил в полиции девять месяцев, и это был первый на его памяти случай, когда детектив отнесся к патрульному не как к болвану, способному только затоптать следы на месте происшествия, а даже нашел для него доброе слово. Это удивляло, как и тот факт, что Джимми Паз прибыл без напарника. Все сыщики из убойного отдела работали парами, но этот малый, похоже, плевать хотел на традиции.
Взяв со стойки ключ от номера, они вошли в лифт, разукрашенный, как и весь отель, в кремовые и золотые тона (там имелось даже обтянутое парчой кресло в стиле Людовика XV), и поднялись на десятый этаж. Впрочем, ключи им не понадобились: дверь номера была приоткрыта, и брошенное на пол свернутое полотенце не давало замку защелкнуться. Номер представлял собой люкс, выдержанный, как лифт и фойе, все в том же стиле позднего барокко. Одна стена прихожей была увешана зеркалами в золоченых рамах, другая шла вдоль балкона, на который выводили застекленные двери. Тяжелые шторы с набивным рисунком под старину были раздвинуты, а тонкие, словно паутинка, полупрозрачные занавески колыхал бриз, дувший со стороны бухты Бискайн.
Паз направился было к балкону, но краем глаза уловил отражение в зеркале и остановился. В комнате находилась женщина. Она стояла на коленях на поддельном обюссонском ковре, сложив руки на груди и устремив перед собой взгляд широко раскрытых глаз. Паз, шевельнувшись, оказался в поле ее зрения, но она, по-видимому, его не заметила, продолжая что-то тихо бормотать себе под нос. Наверное, молилась.
Жестом велев Моралесу проверить спальню, детектив подошел ближе.
Нет, все же на молитву (хотя, надо признаться, Паз имел весьма смутное представление об этом виде монолога) ее бормотание походило мало. Слов разобрать не удавалось, но общий тон наводил скорее на мысль о непринужденной беседе, только вот собеседника, как это бывает при разговоре по сотовому телефону, слышно не было. Однако, как выяснил Паз, приглядевшись повнимательнее, никакого телефона у женщины не имелось.