Иногда Стивен ездил к тому дому, хотя дорога заканчивалась тупиком и он никого в тех местах не знал. Его семья так никогда и не переехала. Мистер и миссис Спринг хотели оставаться, где и жили, чтобы Джен могла их найти. Даже агент ФБР говорил, что новую жизнь не построить вокруг исчезнувшей и, скорее всего, давно мертвой девочки. Он неоднократно советовал: «Переезжайте. Вам нужен дом побольше».
Но мама не хотела менять телефонный номер, не хотела переезжать и жить по другому адресу. Она говорила: «А что, если…» – но так и не заканчивала предложение. Да и как она могла его закончить? Ведь Джен не возвращалась домой. Даже если бы хотела, трехлетний ребенок вряд ли в состоянии запомнить адрес и телефонный номер, иначе наверняка уже давно позвонила бы.
Иногда, находясь в своей маленькой комнате, которую он делил с близнецами, Стивен думал: «Джен, ты виновата, что у меня нет собственной комнаты». Но потом осознавал, что не имеет права винить сестру, которую, возможно, пытали и бросили мертвой в непроходимом лесу в каком-нибудь другом штате. Не мог обвинять Джен, у которой отняли жизнь, на которую та имела полное право. Он думал, что злится только потому, что вынужден жить в одной комнате с близнецами, а те были такими же дружелюбными, как две осы.
Стивену казалось, что он совершенно не понимает Брайана и Брендана. Несмотря на то что жил практически у них на голове, братья во многом оставались для него незнакомцами. Близнецы были полностью самодостаточными, представляли собой как бы закрытый от окружающих пакет. Наверное, жизнь каждого была прекрасной, но вот жить вместе с ними не доставляло никакого удовольствия.
У старшего было много друзей. Он был популярным, но никогда не раскрывал душу так, как Брайан и Брендан раскрывали свои друг перед другом. Близнецам во многих случаях не обязательно было говорить, они понимали друг друга без слов.
– Я хотела, – сказала много лет назад мать, – хотя бы раз быть с Джен на одной волне так, как близнецы между собой. Просто для одного разговора. Тогда я могла бы соединиться с дочерью умом, душой и сердцем.
Но та исчезла, и никто не знал, что произошло.
Стивен знал ребят, которые верили в медиумов и экстрасенсорное восприятие, которые утверждали, что, если сильно напрячься, можно общаться с духами, но считал, что с этим лучше не связываться. Зато подобным пыталась заниматься мать. Она страстно хотела выйти с девочкой на связь, внимательно вслушивалась в эфир, чтобы услышать ее крики и плач. Но ничего не смогла услышать.
Несмотря на это, родители были счастливыми людьми. Они обожали своих четырех детей. Вся их жизнь строилась вокруг семьи. Взрослые были заняты, как пчелки, часто смеялись. Только у них не было Джен… Потеря дочери была подводной частью айсберга их существования, горем, которое не исчезало. Иногда Стивен обращал внимание, что мама замирала, моя посуду или ставя грязные тарелки в посудомойку, взгляд становился отсутствующим, и она поворачивалась к небольшому окошку с видом на внутренний двор.
– О чем ты думаешь, мам? – спрашивал он, хотя прекрасно знал ответ. Она думала о Джен, о том, каково ей сейчас: холодно, голодно, боится ли девушка или чувствует боль.
– Будет ли сегодня дождь, – отвечала в таких случаях мать, повернувшись к нему с улыбкой, за которой старалась скрыть настоящие мысли.
Периодически Стивен подыгрывал.
– Наверное, не будет. Смотри, облаков совсем нет, – говорил он.
А иногда отказывался играть в ее игры.
– Мам, она мертва. Значит, у нее все в порядке. Ей не холодно, не голодно и не больно.
Потом, когда стал старше и выше матери, просто молча обнимал ее, ощущая при этом горечь и боль женщины.
За неделю до Рождества Стивен второпях делал себе ход-дог. В шесть тридцать у близнецов должен был начаться матч по баскетболу, ни у кого не было времени на нормальный ужин. Джоди ела равиоли прямо из консервной банки. Это показалось Стивену настолько омерзительным, что он повернулся к ней спиной и пробормотал:
– Ты ешь, как опоссум из мусорного ведра.
Держа в одной руке хот-дог, отец вбежал в спальню, чтобы снять костюм и переодеться в любимые хлопковые брюки и красный свитер (в цвете команды, за которую играли близнецы). Мать разогрела бейглы и намазывала на них плавленый сыр, бормоча, что у нее не останется времени на чистку зубов. Все хотели успеть к началу игры, в которой участвовали младшие.
В гостиной, упираясь звездой в потолок, стояла наряженная елка, под которой лежали завернутые в красочную бумагу подарки. Стивен уже перерос желание тискать и щупать упакованный сюрприз, чтобы понять, какой он. Близнецы же периодически забирались под елку, щупая собственные свертки, желая понять, что там внутри. В центре стола находилась широкая ваза, наполненная елочными украшениями. Ее было практически не видно из-за наваленных газет, почты, тетрадей с домашней работой и счетов. К дверце холодильника были прикреплены магнитиками полученные перед Рождеством открытки с поздравлениями, которые можно было почитать, разговаривая по телефону.
Стивен откусил сразу половину хот-дога и сконцентрировался на том, чтобы его прожевать и не задохнуться. И тут раздался телефонный звонок. Если бы его рот не был забит едой, он ответил бы. Мама переложила бейгл из правой руки в левую, сняла трубку и произнесла: «Алло».
У всех членов семьи Спринг были рыжие волосы и очень светлая кожа, которая плохо переносила загар. Несмотря на это, никто из них не был белым как мел. А вот лицо снявшей трубку матери стало именно таким. Стивен даже посмотрел на пол, чтобы увидеть, не появилась ли на полу лужа крови. Глаза матери широко раскрылись, а потом закрылись. Стивен вскочил, чтобы поймать женщину, которая, как ему казалось, должна потерять сознание и упасть. Он решил, что по телефону сообщили какие-то ужасные новости. Может, помер кто-то из родственников…
– Это Джен, – прошептала миссис Спринг. – Она увидела свою фотографию на пакете молока.
Это произошло месяц назад. Весь он прошел под знаком родительского счастья и его собственного ярко выраженного недовольства. Парень не испытывал никакой радости от того, что вскоре в доме появится пропавшая сестра. Это ощущение не покидало его, оставляя во рту неприятный привкус, портило настроение и делало невкусным любую еду.
«Я должен привыкнуть, – говорил он себе. – Я – старший, и должен подавать хороший пример».
Но на самом деле его мучила только одна мысль – вскоре в этом и без того тесном доме появится еще один человек.
V
Первые несколько дней прошли как в тумане. Дженни казалось, что ей нужны очки для зрения. Или транквилизаторы. Или собака-поводырь. Или справочник с информацией о том, как себя вести. Она ощущала физический ужас.
Все было крайне абсурдно. Впервые за двенадцать лет она оказалась с настоящей, биологической семьей, в доме, где росла раньше. И впервые находилась в состоянии парализующего страха. Она перестала быть дочерью Фрэнка и Миранды Джонсон – людей умных и продвинутых – и превратилась в трехлетнюю дочь Джонатана и Донны Спринг. Девушка чувствовала, что потеряла бо́льшую часть словарного запаса, которым обладала ранее, и общалась при помощи односложных слов. Ее восприятие мира стало восприятием трехлетней девочки, окруженной огромными, нависающими над ней монстрами.
«Нет, они не монстры, – уверяла она саму себя. – Это твои биологические родители, братья и сестра. Самые что ни на есть настоящие. Ты сама эту кашу заварила. Поэтому давай, Дженни, запрыгивай в бассейн. Вода нормальная, не переживай».
Тем не менее девушка, образно говоря, стояла у края бассейна, но была не в состоянии окунуть в него даже большой палец ноги. Не говоря о том, чтобы броситься в воду.