– Данке, – сказала фрау Холстермайер.
– Лекция доктора экономики закончена, – сказал Козульский. – Считаю, что она была познавательной и не скучной… теперь время вопросов. Фрау Хостермайер на них радушно ответит, и это не одолжение – это входит в ее обязанности. У кого-нибудь есть вопросы?
Сидящий рядом с Кириллом мужчина поднял руку.
– Спрашивайте, – процедил Козульский.
– Я хочу не спросить, а сказать спасибо. Вам! К переводчикам принято относиться, как к чему-то второразрядному, типа официантов, но вы злые голоса не слушайте, они несут бред. Вы заслуживаете куда большего уважения… и сострадания. У вас каторжная профессия!
– Вы прекрасно со всем справляетесь! – воскликнула сидящая за спиной Кирилла женщина.
– Надо справляться, – вздохнул Козульский. – Не будешь справляться – останешься без работы. Телефон замолчит, сбережения иссякнут, и я включу Шопена, усядусь с сигаретой в мягкое кресло и расслаблюсь… я практикую расслабление. Однажды так расслабился, что сигарету выронил.
– Пожар не начался? – спросил Кирилл.
– Я курил трезвым, – сказал Козульский. – В огне бы я не сгорел, но удавку он бы на мне затянул – средства на восстановление квартиры мне не изыскать. Крупные финансовые учреждения маленького человека в беде не оставят – дадут кредит, выплатят достаточную страховку… да не в жизнь! Живительная вода о страховании и кредитовании льется лишь на лекции… что, фрау Холстермайер? Не понимаете? И не поймете – мы же на русском говорим. У нас тут откровенный разговор между своими.
ВОЗЛЕ входа в универсам, в натянутой до бровей зеленой вязаной шапке изнывает от холода Михаил Шамонин, учившийся с Глебом в одном институте – ныне, подергивая плечами, он высматривает его в людях, проходящих мимо магазина. Глеб задерживается. Михаил хочет посмотреть на наручные часы – сдвигает рукав пальто, натыкается на рукав пиджака, затем на рукав рубашки; до часов он так и не добрался. Сырость под носом протер – извлеченной из перчатки ладонью.
Ладонь Михаил Шамонин вытер об ту же перчатку. Глеба он увидел не одного, а с Лизой Ильиной.
– Привет, Глеб! – воскликнул Михаил. – Ты, мать твою, опоздал! Я так окоченел, что меня не разотрешь ни снегом, ни спиртом… зуб на зуб не попадает! А когда попадает, язык прикусывает.
– Прости, я задержался, – сказал Глеб. – А где твоя?
– В магазине. Они с Людмилой оценивают ассортимент и заодно греются. А это твоя?
– Безусловно, – ответил Глеб. – Но в перспективе. Это – Лиза из цветочного магазина. Это – Михаил с государственной службы.
– Насчет меня он не солгал, – сказал Михаил.
– Да и я, – улыбнулась Лиза, – как есть… из цветочного магазина. У магазина продуктового.
– Ты задержался из-за нее? – спросил Михаил.
– Я проводил время с очаровательной девушкой, – промолвил Глеб. – Ты мерз и страдал. Шел бы домой – мы бы пришли.
– Подлый Глеб, – проворчал Михаил. – Не святой.
– А что тебя не устраивает? – спросил Глеб.
– Ты говорил, что мы встречаемся у магазина. Мы договорились! И ты нарушил наш уговор. И ты скажешь – я ничем его не нарушил: мы же встретились. И я, как идиот, с тобой соглашусь. Улыбнусь твоей девушке и угрюмо напрягу извилины, чтобы понять, где же пропадает моя.
– Она не хочет выходить на холод, – сказал Глеб.
– Каждые три минуты она выглядывала и спрашивала: не появился? И уходила… Она выглянет – должна.
– Терпи, – сказал Глеб.
– Не дрогну. Концы не отдам… куртка у меня… выходит! С Людмилой!
Из магазина выходят дамы – живущая с Михаилом волевая Екатерина и ее зажатая подруга Людмила Хенина. Вслед за женщинами на улицу выбирается потряхивающая пустой сумкой старуха.
– Здравствуй, Глеб, – сказала Екатерина. – Нехорошо так опаздывать.
– Нехорошо, – кивнул Глеб. – Здравствуй, Люда.
– Привет, – улыбчиво пробормотала Людмила.
– Вы бы мне помогли, – попросила старуха. – Подкинули бы мне на старость от ваших богатств.
– Побойтесь бога! – воскликнула Екатерина. – Бабушка!
– Бога нет, – пробурчала старуха. – Он мне ничем не поможет.
– А мы вам уже помогали, – сказала Екатерина. – Чего вы к нам прицепились? А ведь уже дала вам десять рублей.
– Что мне десять рублей… что на них купишь. Вы бы на меня не кричали, а купили бы мне колбаски…
– Колбаска в ваши годы вредна, – сказал Михаил.
– Я ее и не ем, – вздохнула старуха.
– Пойдемте, – сказал Глеб. – Я куплю вам колбасы.
Глеб ринулся в магазин, и старуха, вопросительно оглядев остальных, рванулась за ним.
– Щедрый Глеб, – промолвил Михаил. – Святой… только она сказала, что бога нет, как он тут же продемонстрировал, что кто-то все-таки есть.
– С набитыми карманами легко показывать свою святость, – сказала Екатерина. – Особенно если хочешь выпендриться перед девушками… не перед нами – перед вами. Вы с ним?
– Как бы с ним, – сказала Лиза.
– И вы им гордитесь? – спросила Екатерина.
– Если бы не он, старушка бы осталась без колбасы, – сказала Лиза.
– Вы бы ей не купили? – осведомилась Екатерина.
– Не думаю… не купила бы.
– Колбаса сейчас дорогая, – усмехнулся Михаил.
– Я бы не купила ей и плавленого сырка, – сказала Лиза. – Что-то у меня внутри екнуло, но за кошельком я не полезла. Пусть он у меня тощий, не такой, как у Глеба, однако на сырок я дать бы могла.
– А мы где-то на сырок ей и дали, – сказала Екатерина. – Ты или я?
– Я, – ответила Людмила.
– Разве не я? – спросила Екатерина.
– Ты расплачивалась с продавщицей, и, когда старушка к тебе обратилась, ты сказала ей, чтобы она… не помню, что, но твои слова меня покоробили, и я дала ей десять рублей.
– Не пятьдесят? – спросил Михаил.
– Почему пятьдесят?
– Купюры похожи.
– Да не очень они похожи, – взволнованно пробормотала Людмила. – Там же светло, и десятку с полтинником не спутаешь… десять, десять. Я не ошиблась.
Стоящий за стеклянной магазинной дверью Глеб очищает сардельку. Выйдя из магазина, он выбрасывает кожу в урну – идет и жует.
– Ты купил? – двинувшись за ним, спросил Михаил.
– А зачем я повел ее в магазин? Чтобы над ней посмеяться? Лиза бы мне этого не простила.
– Никогда в жизни, – серьезно сказала Лиза.
– Ну а купи я на сэкономленные деньги что-нибудь для тебя? – спросил Глеб.
– Все равно – подобное не забывается. Ты ее не обманул?
– Как я мог, – сказал Глеб. – Колбасой она теперь обеспечена.
Старуха покинула магазин, и если смотреть на нее со спины, то кажется, что Глеб ей ничего не купил – в ее руке по-прежнему висит пустая сумка. Но к груди она прижимает два батона колбасы и в ее глазах вызревает избавленное от претензий изумление: зачем мне столько? зачем?
ЗА СТОЛОМ в квартире Михаила поднявший бутылку водки Глеб наливает себе, собирается налить сидящей справа от него Лизе, но раздумав, переводит руку влево и наполняет рюмку закивавшей Людмиле; следящей за его рукой Лизе он наливает вино.
По бокам от Глеба две женщины, напротив него тоже две: кроме Екатерины перед Глебом поглощает ужин рыжая Ксения, пришедшая вместе с рыхлым и непробиваемым Зязиным, который работает с Михаилом Шамониным в одном министерстве и раскованно рыгает, радуя своей непосредственностью соблюдающего приличия Глеба.
Михаил Шамонин орудует вилкой в торце стола.
– На улице мы бы так не посидели, – сказал Михаил. – После моего высказывания вы смотрите на меня, как на придурка, а я помню, как там холодно. Под градусом там еще можно сидеть или лежать, но человеку не принимающему или сдержавшемуся в данный конкретный день мороз не близок. Позитивно на нем не думается.
– В твоем положении не до этого, – проворчала Екатерина.
– Причин для оптимизма немного, – согласился Михаил. – Для паники их нет вовсе. Широкий кругозор позволяет мне обходить шаблоны и не втыкаться мордой в сугубо материальное восприятие. Одной зарплатой состоятельность мужчины не измеряется. У Зязина такая же зарплата, и убогим он себя не чувствует. Поэтому я его и приглашаю.
– И я к тебе заглядываю, – сказал Зязин. – Ничего с собой не приношу – прихожу на все готовое.
– Ты, Зязин, хитер, – усмехнулся жующий Михаил.