– Что ты сказал? – неожиданно раздался голос, и Асмер чуть было не упал с кресла. – Я бы извинился, что без приглашения, но сейчас нет времени на любезности.
– Да нет, все в порядке, просто я задумался… Ты что-то хотел, Гарвальд?
Комиссар выглядел сильно уставшим, глубокие тени залегли под его глазами, а кожа была неестественно бледна. Асмер был готов поспорить, что днем он выглядел намного лучше. Видимо день и, правда, был тяжелый.
– Нам жопа, Асмер. Помнишь тех святош в доме Кристенсена? – зло спросил комиссар, крутя в руках карандаш, и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Эти два утырка потащились к бургомистру и, как маленькие девочки наябедничали ему об угрозах с моей стороны. Видите ли, сука, убили важного церковного представителя, а я не даю Церквям подключиться к делу. Поэтому, наш дорожайший правитель города, этот жирный, вонючий боров, решил, что я обязан предоставить им доступ к расследованию. Так что, с этого момента, Церкви пошлют в участок своих людей, которые будут работать вместе с нашими детективами. Иными словами – нас загнали под юбку Церквей, теперь мы отчитываемся перед ними.
– Не знаю, что и сказать… Что ты думаешь делать?
– Последний час я только и думал, что делать и, сука, придумал. Ты не поверишь, но это, мать моя женщина, гениально, – комиссар начал крутить карандаш яростнее. – Слушаешь?
Асмер кивнул.
– Так вот, мы не можем просто взять и послать нахрен Церкви. Указ бургомистра – а значит, в случае неподчинения полетят головы, – комиссар красноречиво провел пальцем у горла. – Я, не знаю, как ты, но я посвятил этой работе всю жизнь и хрена с два позволю себя выгнать. С другой стороны, мы не можем позволить Церквям лезть в расследование, иначе дело у нас попросту отожмут, а там недалеко до того, чтобы наверху решили – полиция нам не нужна, убийства можно и без них раскрыть. И отправят нас убирать улицы.
– По-моему, это параноя. Не находишь? – вздохнул Асмер. – Не думаю, что, если Церкви заберут у нас дело, вся полиция покатится к чертям собачим.
– Нет, дружок, – помотал пальцем комиссар, – так оно и будет. Может быть, полиция и останется, но Церкви подомнут ее под себя. Я хорошо их знаю, поверь мне.
– Ладно, и что нам тогда делать?
– Все очень просто, мы не будем отказываться от работы с Церквями, но и не будем работать вместе с ними. Мы раскроем дело, но без их вмешательства, – карандаш так и скакал между пальцами комиссара. – Сегодня я устрою брифинг для наших ребят и людей Церквей, а ты прямо сейчас возьмешь эту папку и поедешь домой, отдохнешь и завтра начнешь расследование, свое личное. Церкви будут думать, что ты занимаешься другими делами, но на самом деле ты пойдешь по следу, а я постараюсь сделать все, чтобы тебя прикрыть.
Комиссар протянул ему в руки желтую папку.
– Тут настоящие результаты вскрытия, я попросил Брестона сделать две копии, она из которых немного измененная, – карандаш треснул пополам.
– Ты не думаешь, что это уже слишком? – вздернул брови Асмер.
– На войне все средства хороши. А это, поверь мне, братец, настоящая война, – комиссар со вздохом поднялся – И мы ее выиграем.
– Но почему я? Я уже давно не расследовал ничего…
– Потому что, как бы грустно это не было бы осозновать, но я могу доверять только тебе. Нууу… и Брестону. Однако он точно не детектив, в отличие от тебя. Остальные же, легко сдадут все наше предприятие за небольшую плату. Увы, но деньги это все, о чем думают наши с тобой сослуживцы.
– Так зачем тогда стараться? Зачем ты пытаешься спасти корабль, который на половину ушел под воду?
– Еще раз скажу, проворчал комиссар. – Я отдал полиции всю жизнь, и не позволю, чтобы она окончательно загнулась в коррупции и превратилась в разбойничью группировку. Поэтому, пока я жив, буду стараться сделать все возможное, чтобы порядок в городе хоть сколько-нибудь честные люди. Я могу на тебя рассчитывать?
Асмер кивнул.
Оранжевый диск солнца за окном медленно приближался к горизонту. Деревья, весь день страдающие от дуновений ветра, наконец, могли отдохнуть, спокойно раскинув начинающие желтеть листья. Совсем скоро они оденутся в искрящиеся красным золотом платья и Атифис преобразиться.
Где-то вдалеке сверкала водяной синевой река, расширяющаяся к горизонту, пока ее границы, слившиеся с морем, не размывались, становясь почти незаметными.
Однако, Асмер всего этого не видел. Он смотрел в окно, и со стороны могло показаться, что старший детектив полиции Атифиса любуется видами вечернего города, но, на самом деле, мысли его были далеко. Они перенеслись на семь десятков лет назад, на залитые кровью и заваленные труппами улицы.
– Антицерковники, – в который раз сам себе сказал Асмер. – Неужели это вы?
Было неудивительно, что Церкви так вцепились в дело Арне Кристенсена, видимо, их шрамы точно так же, как шрамы Асмера, до конца не перестали зудеть. Они все еще помнили, на что способны люди, воспылавшие ненавистью.
Антицерковники объясняли свои убийства благой целью – избавить Атифис от тирании великих Церквей, но в таком случае лучше они или хуже своих врагов, из-за которых разверзлась война, унесшая миллионы жизней.
– Нет, – помотал головй Асмер. – Они преступники, жестокие убийцы, верящие, что творят добро, совершая зло.
Он давно понял для себя – мир не делится на хороших и плохих людей.
Все люди хорошие лишь до определенного момента, и разница лишь в том, когда граница между добром и злом для конкретного человека становится неразличимой. Все зависит лишь от восприятия себя самим человеком.
По-настоящему плохие люди те – кто до конца не может принять зло внутри себя, до конца пытается найти оправдание своим поступкам, объясняя их призрачной благой целью. Границы для них не существует – ведь они до конца уверены, что правда на их стороне. Поэтому они заходят все дальше и дальше, давно уже переступив черту, в поисках того самого оправдания, чтобы в своих собственных глазах выглядеть нормальным, а затем спокойно смотреть в зеркало и спать по ночам.
Так что Антицерковники ничем не отличались от Церквей. И те, и другие – всего лишь стороны одной монеты, пытающейся встать на ребро, скомпенсировать зло одних, злом вторых
– В любом случае, – подумал Асмер. – Если это опять они, то следующее убийство не заставит себя ждать. Так что делать выводы пока что рановато.
IV
Одиночество, с которым Асмер с самого рождения шел бок о бок, стало с ним одним целым, сроднилось, настолько крепко срослось с его естеством, что, даже окруженный друзьями или женщинами, он чувствовал себя единственным человеком в целом мире. Это давало ему преимущество над другими. Когда люди привязывались друг к другу, а затем, разрывая узы, теряли часть себя вместе с исчезнувшими узлами, Асмер нуждался только в одном человеке.
В самом себе.
Поэтому квартира встретила его лишь приветливой тишиной, и только окна, казалось, чуть звякнули, приветствуя хозяина.
Не раздеваясь, Асмер прошел в гостиную и сел в мягкое кресло. Комната была наполнена закатным светом, мягко обволакивающим стены и мебель. Он поднялся из кресла и подошел к окну, отдернув штору.
Вдалеке, за высокими каменными стенами, сливающимися с небосводом, было видно, как последние кроваво красные лучи солнца постепенно тускнеют, растворяясь во тьме, а огромные, высотой до неба шпили соборов трех великих церквей горят золотом, серебром и красным железом, словно изнутри их льется яркий свет.
Улица снаружи была переполнена звуками. Все они создавали ощущение того, что город Атифис живет, что где-то там, за мутным стеклом, бурлит и плещется жизнь.
Солнце скрылось за горизонтом, но исчезло не плавно, постепенно накрывая улицы куполом тьмы, а резко, в один момент. Словно зверь из старых сказок вдруг проглотил светило, наполнив свое бездонное брюхо.