Игорь догадывался, что ветряк – это что-то необыкновенное, что ветряк этот имел отношение к загадочному заброшенному дому и чьей-то судьбе. Сонька конечно, молчунья… А может, она и сама не знает, зачем все это делает. Ведь он, Игорь, никогда толком не знает, что делает и зачем. И если так, то это совсем хорошо. Ветряк с его огромными крыльями, летящими по ветру, представлялся Игорю чуть ли не одушевленным существом и должен был, как ему казалось, сыграть какую-то роль в его жизни. Он, в отличие от Соньки, вовсе не вникал в технические тонкости – его интересовало совсем другое – какая-то нереальная сторона дела. В интернате все знали, что Игоря нельзя, например, заставить чистить картошку для борща, но что он в то же время с готовностью делал все, что только могло его заинтересовать.
Далеко в пустыне всходило солнце и гнало к морю длинные тени. Тени тянулись от дюны к дюне – острые остатки минувшей ночи, достигали домов, затаивались под заборами и деревьями. А тени ветряков терялись далеко в море.
В сонной тишине горланили петухи, кое-где с утренним задором тявкали собаки. Поселок еще спал. Только порт уже глухо гудел – слышался шум работающих машин, сигналили портовые краны. К причалу, медленно разворачиваясь, подходил большой белый теплоход. На море держалась легкая зыбь – вся даль утопала в глубокой темной синеве. И утреннее небо над густо-синим морем казалось необычайно прозрачным и глубоким. Сколько раз уж Сонька и Игорь видели это, и каждый раз новое утро поражало их радостной новизной, невиданной игрой красок.
Снова вдвоем притащили они к ветряку ящик с инструментом. Расстелили брезент.
– Все деревья засохли, – сказала Сонька, – теперь надо саженцы доставать, весь сад заново растить. Тут, возле изгороди, посадим смородину, тут персики и яблони, а виноград возле дома, чтобы вился по стене, как в интернате.
Игорь перебросил языком сапожный вар за другую щеку, шмыгнул носом и согласно кивнул.
– И будет здесь сад… – Губы Соньки тронула слабая улыбка.
Подшипник они сменили за какие-нибудь полчаса. Однако лопасти ветряка даже не шевельнулись под напором крепкого морского ветра.
– Не будет он работать, – Игорь, как видно, пытаясь найти какой-то выход, принялся энергично жевать сапожный вар.
– Будет. Надо приклепать к лопастям дюралевые полосы.
Игорь вынул изо рта вар и присвистнул:
– Ого!
Сонька с засученными выше локтей рукавами стояла посреди двора, оглядывая ветряк. На брезенте валялись гаечные ключи, напильники, электродрель, мотки проволоки, дюралевые обрезки, ножницы для резки металла.
Немного отдохнув, они принялись за клепку дюралевых полос. Работа предстояла долгая и трудная.
С пронизывающим душу скрежетом выла дрель. Руки болели от тяжелых ножниц, дюралюминий был тверд, как сталь.
Игорь и Сонька попеременке, пока не уставала рука, сажали заклепки. Уже высоко в зенит поднялось солнце, а работе не видно было конца.
– А что, если опять крутиться не будет? – спросил Игорь, отирая со лба пот.
– Будет.
Работать Игоря заставляла лишь необыкновенная уверенность Соньки. Но с каждым часом и ее силы таяли, она уже часто мазала – била молотком мимо заклепок.
Ни Сонька, ни Игорь не заметили, как во двор вошел Исаев. Он довольно долго стоял, с удивлением глядя на то, что происходило. Осмотрел инструмент, разбросанный на брезенте, захватанные расчеты, прижатые к брезенту напильником, чтобы не унесло ветром. Подошел, тихо спросил:
– Что это?
Сонька вздрогнула, оглянулась. Увидев летчика, запястьем отвела со лба светлую прядь. Лицо ее было грязно – все в полосах и пятнах. Глаза, усталые и угрюмые, вдруг радостно вспыхнули.
– Да вот… – Игорь смутился – он видел летчика впервые, покосился на Соньку. – Достала подшипник… Сменили. Все смазали, а воду не тянет.