Некрасавец помялся плечами, взглянул на своего сопутника.
-- А как поймают да на кол либо кожу с живого сдерут? -- спросил он.
-- Ну, пой про то вашим бабам да девкам,-- презрительно вставил третий запорожец, Бурлай,-- а кожа на то она и есть, чтоб ее, когда
можно, сдирали... Да черта лысого сдерут. Ты же, брат, коли договариваться, веди; а не то лучше и не срамись. Сколько?
Некрасовец условился, передал дукаты сопутнику, тот сел к веслам, и члены потянулись далее по реке. Товарищ некрасовца говорил по-русски.
В воздухе похолодело; к концу же ночи поднялся такой туман, что лодку от лодки трудно было разглядеть, и они держались кучей. В сырой,
побуревшей мгле стал надвигаться то один берег, то другой.
-- Ну, братцы, кидай теперь сети да греби левей,-- тихо окликнул вожак,-- не наткнуться бы на их суда. Тут вправо за косой и Измаил.
Сети были брошены. Весла чуть шевелились. Вожак не ошибся...
В побелевшем тумане, как в облаке, против передней лодки обрисовалась громада двухпалубного, с пушками, корабля. Паруса убраны, у кормы
ходит в чалме часовой. Не успели его миновать, возле -- другой, такой же, выше -- чуть видней -- третий. С последнего кто-то громко и сердито
крикнул.
-- Что это? -- спросил я некрасовца.
-- Ругаются, прочь велят ехать! Палками грозятся отдуть.
Лодки стали огибать остров против Измаила. Близились густые ивы, по тот бок пролива -- лесистый, в оврагах холм. Поднимался свежий
утренник. Туман заклубился. Кое-где его полосы раздвинулись: из-под них обозначились белые стены, башни, ломаные линии земляных батарей и в две
шеренги перед крепостью -- весь парусный и гребной турецкий флот.
Сильно забились наши сердца, когда из-за острова мы сосчитали суда, пушки на них и на крепости. "Ну, ваше благородие,-- обратился ко мне
Чепига,-- бери карандаш да бумажку, наноси все на планчик". Я на спине запорожца набросал в записную книжку очерк крепости и стал перечислять
суда. Оглянулся -- нет лодки некрасовца, как в воду канул.
-- Струсили, видно, собаки,-- сказали сечевики,-- да мы и без них вернемся.
Утро загоралось во всей красе; синий Дунай засверкал зеркалом, крепость ожила; раздались голоса вдоль берега, засновали ялики, где-то
послышался барабан, заиграли турецкие трубы.
-- Что ж, ребята? -- спросил я, поняв исчезновение лоцмана.-- Не отдаваться ж в полон живым?
-- Не отдаваться. Взяли, перевертни, деньги, да, видно, чертовы головы, нас и продали.
-- Выводи лодки к берегу,-- сказал я, кончив набросок,-- там камышами -- и в лес.
-- В гущине батька лысого найдут,-- прибавил Чепига,-- сперва вместе, а заслышим погоню -- врассыпную.
-- Хлеба осталось? -- спросил я.
-- Осталось.
-- Ну, кого Бог спасет, авось и до своих доберемся.
Втянув лодки к заливу, мы с ружьями бросились на берег. Почва шла болотом, потом в гору, кустами. Сплошной безлистый лес сомкнулся вкруг
нас. Сначала нам мерещилась погоня.