- С пушками было тронулись да со снарядами. Только, вишь, побросали все, куда тут...
Вон она, пушка-то, вон другая... Несподручно.. Ради этого и просеку ведем, понял?
- Кто спослал полки-то?
- Сам Румянцев. Эвот-эвот он сидит рядом с графом Чернышевым...
Курносый такой, толсторожий... А нет ли у тя покурить, казак?
Но Пугачев, ничтоже сумняшеся, уже подлетел к двум молодым графам, сидевшим друг против друга на барабанах. Подъехал, спрыгнул с коня, вытянулся во фрунт и, охваченный жаром битвы, бесстрашно обратился к быстроглазому Румянцеву:
- Ваше превосходительство! Треба солдат на фрунт поболе... Двух полков маловато. Наших дюже колотят...
- Откуда ты?
- От графа Апраксина, - соврал Пугачев. - Вам приказ велено отдать...
Глаза Румянцева под высоко вскинутыми бровями сердито запрыгали, он вскочил и крикнул:
- Пошли его, старого мопса, ко всем чертям!.. - Румянцев знал, что фельдмаршал Апраксин в немилости у царицы Елизаветы, и в выражениях по его адресу не церемонился. Апраксина и прочих генералов он стал пушить сплеча по матушке. (Пугачев приятно улыбнулся.) Обращаясь к Чернышеву, Румянцев возбужденно заговорил:
- Чрез каждые десять минут шлют ко мне гонцов, даже Панин был: "Выводи, выводи"... А как я выведу, раз мы, по милости Апраксина, заперты?.. Я давно послал Рязанский полк тем местом, где обозы захрясли, а много ли из полка на фрунт явилось? Две роты... А ребята - молодец к молодцу. - Румянцев вздохнул, передернул плечами и, выколачивая короткую трубку о барабан, сердито добавил:
- Беда, ежели львами командует баран.
- Н-да-а... - протянул Чернышев. - Пожалуй, лучше, когда баранами командует лев.
- В сто раз лучше!
Помедля и ничуть не стесняясь присутствия Пугачева, граф Захар Чернышев сказал:
- Он до крайности ленив и труслив, наш Апраксин. В третьем году пьяный гетман Разумовский едва морду не набил ему. Граф только покряхтел, и - никакого отпора... Трус!
Румянцев вынул изо рта трубку, сплюнул и с желчностью проговорил:
- Этот толстобрюхий бегемот выписал себе из Петербурга двенадцать пар шикарного обмундирования, надеясь в Риге да в Варшаве сражаться с дамами.
Вот скотина!.. С таким фельдмаршалом не до побед.
Из лесу выводили под руки раненых с забинтованными лбами, окровавленными лицами, вытекшими глазами, с руками на перевязи, некоторые, шатаясь, шли самостоятельно, некоторые со стоном ползли на четвереньках.
Это - изувеченные на Эггерсдорфском поле гренадеры, каким-то чудом пробравшиеся сквозь лес, чрез который трудно пройти даже медведю. Все тянулись к полевому лазарету, что расположился в трех больших палатках.
Оттуда доносились вопли и проклятья. Пугачев, косясь на лазарет, спросил Румянцева:
- Прикажете ехать?
Румянцев в ответ махнул рукой, подозвал к себе кого-то из раненых.
Пугачев призадержался сесть в седло, его одолевало мальчишеское любопытство.
- Где ранен?
- На левом фланге, ваше-ство...
- Сядь, - и Румянцев подкатил пожилому гренадеру свой барабан. - Ну что, жарко в бою?
- Жарко... А ен все лезет да лезет. Наших много полегло, к лесу подаваться стали, а он знай лезет, знай лезет.