– И вот поэтому, – Керридвен словно прочитала мысли священника, – давай-ка, бери мою невестку и отправляйся в свой Иверддон, в этот… новое название… сейчас… христианский храм дуба… напридумывали, мракобесы!.. а, Килдар.
– В монастырь?!
– В него, в него. В монастырь Килдар, – Керридвен закрепила в памяти оба слова. – К святой, – мельком усмехнулась, – Бригантии. К Бригитте. Там вы будете в безопасности. Корабля не ждите. Ступайте на рассвете вниз по реке пешком. У моря, на берегу, призови Манавидана, он уже предупрёжден. Манавидан проведёт вас через Аннуин к восходному берегу Иверддона.
– Да, госпожа, – Блехерис снова склонился перед богиней.
– И, Блез…
– Госпожа?
– Не пей много. Ты сам во всём виноват. А теперь хоть залейся – ничего не поможет. Ни-че-го.
Я был памятью об острове морского бога
В Придайне его звали Манавидан. В Эрине, в Иверддоне то есть, его звали Мананнан. Был он сыном Лира, бога моря. Вернее, был он сыном Моря, ибо кто такой Лир, если не Море! Хотя, как говорится, были варианты, но о них позже, и христианские монахи-сочинители здесь ни при чём.
А на острове Фалга его называли Мон. И сам остров потом стали называть остров Мон. Но прежде его именем назвали другой остров, южнее, у самых западных берегов Придайна, и пролив, с Придайном соединяющий. Остров Манау и пролив Манау. Ибо там этого бога называли Манау.
Раньше туда стекались друиды и с Придайна, и с Эрина, и даже с материка. Здесь мудрецы и колдуны сотен племён делились знаниями, учились, разрабатывали и принимали законы, которые оказывались в ходу как в Придайне, так и в Эрине, и на континенте, слагали песни и творили настоящее волшебство.
Манавидан часто являлся средь друидов, подолгу слушал их, наблюдал, если считал нужным, давал советы, по истечении некоторого времени назначал нового управляющего островом из числа старейших его гостей-обитателей. И даже сам кое-чему у мужей многомудрых нет-нет, да и поучивался, ибо, в отличие от своего отца, прекрасно понимал, что морем мир не заканчивается.
Манавидан любил свой остров и то, что он создал на нём, – уникальную рощу друидов, место, куда каждый из них, где бы он ни жил, мог в любой момент прибыть, а затем, отправившись домой, подолгу отсутствовать, но всегда оставаться частью земли Манау. Были и те, для кого остров и стал настоящим домом, кто, однажды побывав здесь, даже не думал куда-то уплывать. Разве что за новыми знаниями, кои некоторые черпали и в финикийском Карфагене, и в Массилии (откуда один из друидов притащил в Придайн и попутно заманил на пару лун на Манау знаменитого картографа Пифея), и в городе великого Александра в Египте, и на берегах ещё более дальнего Истра, где обитают поклонники воскресшего ученика Пифагора, некоего Замолксиса, и среди огнепоклонников в тех землях, до которых добирались самые выносливые и упорные в целях своих.
В Придайне и Эрине, в землях галлов и иберов могли бушевать войны и эпидемии, засухи и морозы, но на острове Манау всегда царила спокойная, размеренная, преисполненная высокого духа и мощного волшебства жизнь. Это, конечно, не означало, что друиды разных земель не помогали друг другу сообща находить пути разрешения от напастей, постигавших их народы. Бывало даже, что, например, собратья из коннахтов Эрина отправлялись аж в Лугдун, чтобы остановить серьёзную распрю, пройдя между двумя враждующими армиями.
Ни один властитель даже не думал покорить священную землю Манавидана, сына Лира, как не стремился, допустим, ходить по морю аки посуху или ставить лодку на твердь, чтобы странствовать на ней по трактам.
Но настали иные времена…
Я был концом Рощи острова Манау
…Но настали иные времена. Через узкий неглубокий пролив Манау до острова Манау – кто вплавь, кто вброд, кто на суденышках – добрались римляне. Полководец Светоний, хозяйничавший в Придайне, жаждал уничтожить место, чья сила уже более ста зим защищала племена от окончательного покорения. Те, кто остался на Манау в ожидании нашествия, прекрасно понимали, кто такие римляне и какую участь они готовят друидам. Это знали и воины, добровольно прибывшие на остров, чтобы сформировать первую линию обороны Манау и пасть под ударами заморского железа.
Это знал и Манавидан. Который не пришёл на помощь своему народу. Не смог прийти. Скованный заклятьем, он был не в силах вырваться за пределы Придайна. Ему, сыну Моря, пришлось годами топтать опостылевшую вконец сушу и ждать крайне призрачной возможности избавиться от чар.
Что чувствовал могучий бог, лишённый своей силы и связанный заклятьем, о природе которого тогда не знал ровным счётом ничего? Что чувствовал он, зная, понимая, видя сквозь пространство, как лучшие из лучших святых людей гибнут под ударами мечей тех, кто пришел не владеть, а уничтожать?
Добрая половина искуснейших друидов Придайна, мужчин и женщин, пала тогда. Изрубленные железом, затоптанные копытами лошадей, сожжённые прямо там, в священных рощах, где все деревья были в итоге вырублены и выкорчеваны.
Срыты, засыпаны землёй и торфом каменные святилища. Осквернены посвящённые богам и духам источники. Сам священный огонь в главном месте силы потушен и более никогда не будет зажжён.
Но не все друиды-обитатели Манау защищали остров. Прознав о намерениях Светония, старейшие из святых отцов, собравшись вместе, решили: остаться должны лишь те, кто не мыслит жизни своей без этой земли. Они примут смерть и уйдут в Аннуин как люди, исполнившие главный долг в своей жизни. Всем остальным друиды-старейшины предписывали покинуть остров и перебраться туда, где римской ноге, как узрели провидцы, ступить будет сложно. Одни отплыли в Эрин, другие – в полночную часть Придайна, третьи – на остров Мон посреди Чистого моря. Друидам с материка возвращаться было некуда, ибо римский кесарь Клавдий объявил их вне закона, и они остались навсегда среди собратьев.
Это была тяжёлая, но преисполненная надежды жертва в той нескончаемой войне с могучим врагом, уже давно позарившимся на наши земли – в Придайне готовила восстание Боадицея, властительница иценов, и многие друиды сочли за честь принять на себя всю ненависть римлян, в то время как дружины славных вождей и собранное ополчение рушили мерзкие творения захватчиков, убивая и их самих, и предателей-земляков сотнями.
Но жертва оказалась напрасной – Светоний поспел везде, и, оставшись без войска, Боадицея бросилась на меч.
…Манавидану уже было всё равно, охвачен ли он чарами или нет. Когда их вроде бы по чистой случайности удалось снять, он не захотел возвращаться домой. У него теперь не было дома.
Он сидел на кромке моря и прибрежного песка. Десятилетиями. Почти два века. Люди гибли племенами, рушились прежние города, на их месте возводились новые. Тело земли Придайна испещрили каменные тракты, на полночь возвели стену, затем ещё одну. А Манавидан сидел без движения, глядя в одну точку, и никто – ни из богов, ни из фоморов, ни из бессмертных предков народа Фир Болг – не смог услышать от него ни слова. И, не услышав, они уходили восвояси.
Лишь Керридвен приходила к Манавидану каждый день. Жгла вокруг него костры, отпаивала отварами из своего Котла, разговаривала.
– Давай-давай, солёный мой, приходи в себя. А то просидишь здесь не только все поражения римлян, но и явление двух заморских богов, которые, в отличие от римских, наш народ в покое не оставят.
И она оказалась, как всегда, права. Если не по поводу Митры, то касательно Йессу Гриста – точно.
За заботу и сочувствие Манавидан, которому, наконец, показалось, что и со сковавшей его болью он сможет дальше жить, считал себя до скончания веков обязанным Керридвен. Поэтому и не отказал в странной, на первый взгляд, просьбе. Провести через Аннуин двух христиан, старика и юную девицу.