Дуатентипет стиснула зубы. Отчего-то ей невыносимо было видеть гордую жрицу столь подобной простым смертным: и при виде ее брата та не стала принимать свой привычный бесстрастный облик, лишь спокойно скрестив руки на груди:
– Не ожидала увидеть здесь второго царевича Пентенефре. Для нас большая честь приветствовать здесь сразу двух потомков его величества, да будет он жив, невредим и здоров, – она чуть заметно поклонилась, как полагалось жрице второстепенного культа, и следом за тем вдруг обернулась к самой Дуатентипет, безошибочно вырвав ее взглядом из толпы, невзирая на темную накидку и почти полное отсутствие украшений. Царевне не осталось ничего, кроме как сбросить капюшон и подойти ближе.
– Какая радостная и неожиданная встреча, сестра, – без колебаний приветствовал ее Пентенефре, однако в глазах его застыло какое-то выражение, остро не понравившееся царевне. – Я и не знал, что ты также решила прийти сюда.
– Я хотела помолиться сегодня здесь, – как можно сдержаннее ответила Дуатентипет, – потому что никогда прежде не бывала в этом храме и не слышала о нем.
– Мать Сокрытого, великая Нейт всегда готова раскрыть свои объятия тем, кто ищет ее, – с приветливой улыбкой вмешалась верховная жрица. Сама одетая еще проще, чем на приеме – лишь в одно тонкое платье белого льна, ничем не окаймленное и без пояса – она казалась лучом солнца в полумраке храма за ее спиной. На шее Нейтикерт виднелись нити коралловых и лазоревых бус, и крошечные шарики их же украшали серьги; насколько знала царевна, простые горожанки, когда не работали по дому, одевались богаче – однако, глядя теперь на эту женщину, она, какое бы отвращение не чувствовала к ней сознательно, против воли любовалась ее уверенными движениями и красотой лица.
– А спутнику царевича она, вероятно, также знакома под именем Танит, – вдруг, несказанно удивив Дуатентипет, заметила жрица. В черных глазах ее, устремленных на слугу Кахотепа, заблестели искры какого-то отстраненного любопытства – как у пустынной кобры, лакающей воздух вокруг своим раздвоенным языком не ради охоты, а лишь из простого желания узнать нечто новое. Пентенефре, словно не заметив почти неприличного перехода разговора с божественной темы на личность простого раба, спокойно положил руку тому на плечо:
– Мой друг Кахотеп сопровождает меня повсюду и рассказывает мне о нуждах подданных моего отца и повелителя.
– Это достойно уважения, – кивнула Нейтикерт, по всей видимости, также не усмотрев ничего предосудительного в собственных рассуждениях, и, казалось, хотела прибавить что-то еще; однако слуга Кахотеп, до того момента, как полагалось, хранивший молчание, вдруг вымолвил – черные глаза его, диковато и странно блестя, впились в приветливое лицо жрицы:
– Мать Танит? Мать Танит знает все… Говорят, она ходит среди людей, редко ходит, но здесь – ты, госпожа… – ему не хватало слов, а вдобавок даже известные он произносил, страшно коверкая; однако Нейтикерт поняла все и отрицательно покачала головой:
– О нет, я не Мать Сокрытого, я всего лишь ее скромная служительница, по великой милости богов удостоенная видеть некоторые проявления их воли. Пусть тебя не введет в заблуждение мое имя – его мне дали уже здесь, во время обучения… – Ясный взгляд ее на мгновение затуманился и следом вновь обрел твердость: – Прошу за мной.
– Я слышал, что в храме Нейт принимают всех нуждающихся, но не предполагал, что их окажется столь много, – говорил меж тем Пентенефре, следуя за жрицей в главный зал. – Много ли таких детей, как этот Нерти, приходит к вам каждый день?
– Чаще приходят их родители, которым уже поздно оказывается помочь. Впрочем, в его случае, похоже, все обойдется… – красивое лицо Нейтикерт на мгновение омрачилось и вновь стало непроницаемо-любезным. – Сироты чаще всего остаются при храме, остальных мы стараемся передать родственникам или устроить в услужение, если возраст позволяет. Мы предпочитаем никому не отказывать в помощи; но, увы, наши возможности не столь велики, как у жрецов Амона или Гора, – она провела ладонью по воздуху, указав на небольшую часть залы, отделенную рядом колонн от толпы молящихся. Насколько видно было в просветы между каменными столбами, посреди нее находился алтарь, украшенный цветами, фруктами и рядами разноцветных бус, и две жрицы, стоя на коленях у него, непрерывно читали нараспев гимны; в глубине же, скрытое за занавесями, виднелось изображение самой богини.
Нейтикерт, первой простершись перед алтарем, произнесла короткую молитву; затем подозвала к себе одну из помощниц, что-то негромко сказала ей и обернулась к царевне Дуатентипет:
– Мать Сокрытого повелевает, чтобы в ее храме мужчины и женщины возносили молитвы отдельно. Мерит-Ра, моя сестра в лоне Нейт, останется здесь и поможет царевне совершить необходимые ритуалы; я же, с ее позволения, провожу его высочество на мужскую половину храма.
Дуатентипет кивнула растерянно; никогда прежде она не слышала о таких обычаях и сомневалась в их существовании. Если даже они и имели место быть, то наверняка были лишь предлогом, думала она в ярости, наблюдая, как ее брат уходит следом за этой женщиной. Молитва на время успокоила ее ум; надо всегда отрешаться от всего земного, обращаясь к богам – так учила ее великая царица Тити – однако, возжигая под присмотром вежливой и немногословной жрицы благовония, Дуатентипет вновь испытала раздражение.
Никак не показывая своих чувств, она поблагодарила за помощь и наставления, после чего объявила, что желает вернуться во дворец. Стражники-меджаи ждали ее у входа в храм; но Дуатентипет не пошла к ним. Она помнила, в каком направлении ушли ее брат и жрица, а потому отправилась следом за ними, молясь, чтобы дорога не оказалась слишком запутанной. Во многих храмах притворы для молящихся тесно переплетались с целыми лабиринтами из коридоров, и выплутать из них без чьей-либо помощи было невозможно – это царевна знала по величественному храму Опета Амона, где бывала множество раз. Однако храм Нейт не был столь громаден и величествен – или так лишь казалось ей, поскольку подземной части этого места Дуатентипет увидеть не довелось: в этом не было нужды.
Ее брат и жрица Нейтикерт оказались – совершенно внезапно, как ни приготавливалась она к наихудшему – в одном из самых безлюдных уголков, в нише между колоннами, ведущими во внутренний дворик. Ни души не было вокруг; и Дуатентипет, заслышав их голоса, внутренне сжалась, ожидая увидеть нечто ужасное и постыдное – однако Пентенефре и жрица стояли хоть и совсем близко друг к другу, но совершенно в том же виде, в котором покинули царевну полчаса назад; с того места, где стояла Дуатентипет, ей было слышно каждое слово.
– Не будет тратить время на церемонии, которые, полагаю, мы оба презираем в равной степени, – учтиво, но вместе с тем довольно тревожно говорил жрице Пентенефре – в тоне его Дуатентипет уловила некоторое смятение, удивившее ее немало: прежде брат мало внимания уделял женщинам, исключая двух-трех гаремных наложниц, регулярно отправляемых к нему матерью – впрочем, безрезультатно, ибо понести дитя не удавалось ни одной из них. – Я пришел к госпоже Нейтикерт, чтобы предложить свою помощь в вопросе, о котором она недавно сообщила моему отцу на большом приеме.
– Его величество уже удостоил меня своего внимания и приказал хранить молчание до окончания разбирательства, – сухо возразила женщина, попытавшись высвободиться; но Пентенефре, словно не заметив этого, наклонился к ней и заговорил с таким жаром, будто от этого вопроса зависела его жизнь: