Наконец я опускаю игний и виновато качаю головой, не в силах даже взглянуть на наставника. Я знаю, что не справилась, и знаю, что должна была. Наставник говорит дяде о том, что дар у всех просыпается по-разному, вполне возможно, четыре – это слишком рано. Приободрившись, я набираюсь смелости, чтобы обернуться. Но лучше бы я этого не делала. Если бы в тот момент с дядиного лица сняли слепок, то вышла бы идеальная маска полного разочарования.
С тех пор эта сцена повторялась сотни раз, неизменно с тем же результатом. Через какое-то время наставник перестал появляться и дядя сам следил за моими мучениями. Он всё никак не желал сдаваться.
Когда Прародители – Серра и Иалон – с детьми, Первыми, как их потом стали называть, пересекли Штормовые моря и высадились на землю, Серра пробудила самый первый камень и благословила даром камневидения своих детей и внуков, а через них – и всех своих потомков. Каждый человек обладал этим даром: от простых крестьян и рыбаков до Первых советников. Степень одаренности была разной, но дар был у всех. Кроме меня.
Но не только это не давало дяде покоя. Его старший брат, мой отец, был гениальным камневидцем, благодаря которому город сейчас спал в безопасности, а мне, его дочери, было не под силу разбудить даже жалкий игний, уже стертый от частого использования. Любой в Зенноне справился бы с этим без труда.
Эта пытка прекратилась, только когда мне исполнилось десять – к этому возрасту дар проявлялся абсолютно у всех. Но, похоже, единственный дар, который мне достался, – это разрушать возложенные на меня надежды.
Всё бы сложилось по-иному, если бы не дядина гордость. Он так никому и не сообщил, что мой дар не проявился. Вместо этого он договорился с руководством школы, чтобы меня освободили от занятий камневидением, – он собирался заниматься со мной лично. И ему, Советнику первого ранга, с легкостью это позволили. Все решили, что раз уж такой сильный камневидец берется за меня, значит, талантом я пошла в своего отца. На самом деле дядя всего лишь объяснял мне теорию, чтобы меня не выдало собственное невежество.
Так с дядиной подачи все стали считать меня подающей надежды камневидицей, и, чтобы поддерживать эту иллюзию, мне пришлось лгать всем и каждому, не только в школе, но даже дома. Из всех слуг о моей аномалии знали только дворецкий Гаэн и его внучка Рози, моя горничная. И гувернантка Нелла, разумеется.
Дядя побарабанил пальцами по лежащей перед ним бумаге. Только теперь я заметила, что это письмо, и сердце неприятно замерло. Он посмотрел на миниатюрную статую Зеннона на своем столе. Основатель города в наглухо за стегнутой мантии держал в руках раскрытую книгу Закона. Дядя на мгновение прикрыл глаза, словно у него разболелась голова.
– Ректор Академии камневидцев еще полгода назад с пылом заверял меня, что они ждут не дождутся того дня, когда дочь Эрена Линда окажется в их рядах. А месяц назад сам Первый советник осведомился, собираешься ли ты поступать в Академию. Естественно, мне пришлось ответить утвердительно.
Ошеломленная, я встретилась с дядей взглядом.
– Но ведь я…
– Да, я знаю, что Академия – последнее место, где тебе следует находиться. И всё же у меня не было выхода. Привлекать внимание к твоей… аномалии крайне нежелательно.
Дядя слегка поморщился, словно раскусил кисличную палочку.
– Я проанализировал все имеющиеся варианты и нашел оптимальный. Через неделю состоится помолвка, а через полтора месяца ты выйдешь замуж.
Мне показалось, что дядя вдруг заговорил на древнесеррийском. Какая еще помолвка? Что значит «замуж»?
Весь мой гнев неожиданно испарился, словно по венам потекла ледяная вода. Через неделю? Видимо, меня настигла кара Зеннона – за то, что осмелилась сегодня оскорбить своей ложью его возлюбленную Дею.
Дядя сильнее забарабанил пальцами по письму, избегая моего взгляда:
– Замужество – твоя единственная возможность скрыть отсутствие дара. Если ты не поступишь в Академию, возникнут вопросы. Нежелательные вопросы, на которые будет трудно ответить в удовлетворительной манере. Если же ты выйдешь замуж, всё спишут на нежные девичьи чувства, которые не позволяют оставить новоиспеченного мужа. Оптимально, если ко времени поступления можно будет намекнуть и на готовящееся пополнение семейства. Ты всецело посвятишь себя семье и детям, и постепенно вопросы у всех отпадут сами собой.
Я сидела, неприлично вытаращив глаза, с приоткрытым ртом. Я не ослышалась? Оптимальный вариант? Он что, шутит?
Только я никогда не слышала, чтобы дядя шутил. Я попыталась хоть что-то сказать, но слова застряли где-то в легких.
Дядя, поправив идеально стоявшую чернильницу, по-своему истолковал мое молчание:
– Понимаю, что всё это весьма скоропалительно. Но дело в том, что найти жениха для тебя было очень непростым делом с учетом всех обстоятельств. Только сегодня я наконец получил окончательное согласие касательно одного кандидата.
Он взял в руки письмо и пробежал взглядом по первой странице. Как завороженная, я уставилась на ровные строчки, выписанные размашистым почерком. Внезапно мне стало нечем дышать.
– Хе́йрон Бернел, – сказал дядя сухим тоном. – Сын Огаста Бернела, главы торгового дома «Бернел и Родд».
Против воли мои брови взлетели.
– Хейрон? Его зовут как… любимого пса Зеннона?
– Очевидно, так, – лицо дяди оставалось абсолютно бесстрастным, словно в таком имени не было ничего необычного. – Как бы то ни было, это законопослушная семья, достаточно обеспеченная, хотя их состояние значительно пошатнулось после прекращения торговли с Альвионом. Молодой человек как раз заканчивает основной курс обучения в Академии камневидцев. Говорят, амбициозен, не желает идти по стопам отца, метит в Советники. При иных обстоятельствах мы могли бы рассчитывать на кого-то более соответствующего твоему статусу, но, увы, выбирать не приходится.
Дядя сказал еще что-то о матери Хейрона и их имуществе, но всё прошло мимо меня. Силой воли я заставила себя снова прислушаться.
– Естественно, мне пришлось дать понять, что ты не унаследовала талант своего отца. Завтра я встречаюсь с Огастом Бернелом и расскажу, что происходит с твоим даром на самом деле. Возможно, после этого он передумает. Но я сомневаюсь. Бернелы никогда не упускают выгодных сделок. Они должны прекрасно понимать, что это их единственный шанс породниться с такой семьей, как наша. Что же касается…
На меня накатила внезапная слабость, и я стиснула руки в кулаки, чтобы собраться с силами.
– Нет.
Мой голос был едва громче шепота, но дядя умолк и слегка поднял брови.
– Нет?
– Я не могу.
– Не можешь. Почему же? – голос дяди прозвучал еще более напряженно и холодно, а пальцы вновь принялись отстукивать барабанную дробь по столу.
Почему? Я посмотрела на белую, без единого пятнышка форму дяди. И он меня еще спрашивает… Сколько себя помню, я всегда делала лишь то, чего от меня ожидали другие. Никто никогда не интересовался моим мнением. Но я надеялась, что, став совершеннолетней, обрету хоть немного свободы. А эта помолвка загонит меня в клетку, из которой я никогда не выберусь. Мое горло словно обхватила удавка, стало трудно дышать.
– Разве твое сердце занято?
Вопрос дяди застал меня врасплох, и я почувствовала, как мои щеки залил румянец. Опустив глаза на стол, я пару раз беззвучно открыла и закрыла рот и наконец выговорила:
– Нет.
– В таком случае вопрос решен.
Стараясь унять охватившую меня дрожь, я впилась пальцами в браслет на запястье. И предприняла последнюю попытку, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало обвинение:
– Мне придется при всех поклясться на книге Закона, что мое решение выйти замуж добровольное.