– Далеко ещё до острова?
– Если ветер не сменится, думаю, через несколько дней будем там. Вождь, если ты собираешься оставить девчонку себе, то не советую. Ей уже не помочь – думай о ней как о мёртвой. Смерть одной женщины лишь кровавая жертва, способная сохранить шаткое равновесие и уберечь стороны от большой крови. Таково правило здешних земель и не стоит его нарушать иначе ваши Драконы, познают на себе всю ярость дикарей. Пусть эти пустынные места не вводят тебя в заблуждение: за нами зорко следят лазутчики людоедов, которых мы не видим, а их военные отряды где-то рядом и только ждут сигнала. Местным правителям с большим трудом удалось достичь существующего положения дел, вернув мир на берега реки.
– Я придерживаюсь только тех правил, что устанавливаю сам, – с непроницаемым лицом ответил на это Рейнгольд, глядя на жуткую пирамиду. – Почему бы не оставить на острове тебя? Ведь от тебя нет пользы: недавно ты предал нас, а теперь не говоришь ничего дельного, лишь призываешь к осторожности и соблюдения навязанных правил.
– Не забывай, прок от жертвы будет тогда, если ей станет невинная дева.
– Это недолго исправить. Только отрезать тебе хрен, а сисек у неё всё равно нет. – Пробасил Валоорф, вынимая из ножен нож размером с половину меча и показывая его проводнику, а островитяне поддержали его дружным хохотом.
Ближе к полудню ветер ослабел, хотя паруса не висели безжизненно, и без того не быстрое движение замедлилось, и воины вынуждены были сесть за вёсла. Их действия были слаженными, каждый отлично знал, что должен делать и всё же старый Грант, встав у большого барабана бил в него через равные промежутки палкой обмотанной кожей на конце. Задав ритм он, то прекращал удары, то начинал бить вновь. Старик запел походную песню, в которой пелось о жизни воина, о бесконечных битвах, захваченных пленниках, потопленных кораблях, о пирушках и славе что находила героев когда они возвращались к родным берегам. Под стать описанным битвам песня его также была бесконечной, и когда он уставал или забывал текст, тогда бил в барабан и вторившие ему гребцы тоже смолкали. Кроме Гранта гребли все, включая Рейнгольда и Карстона; это было нелёгким, но нужным делом и никто не считал его зазорным для себя.
На исходе третьего дня пути, когда солнце уже вышло в зенит, Проклятый остров или остров Девичьих слёз, как ещё звали его путешественники, показался на горизонте. Река обмелела, и песчаные отмели на её середине постепенно превратились в острова, на которых в большом количестве гнездились птицы да ещё пресноводные черепахи любили здесь греться на солнце. Острова шли то параллельно друг другу, то один за другим, а посреди пустынных клочков земли лежал облюбованный дикарями жертвенный остров.
Он не был таким как все остальные – длинной полосой длинною в милю и шириною в несколько сот ярдов. Его отличием от других являлась почти правильная возможно рукотворная круглая форма и отсутствие довольно густой растительности как на других островах, семена которой вероятно там оказались с помётом перелётных птиц. Ведь здесь росли северные кедры и ели, южные платаны, магнолии, фруктовые деревья и ползучие лианы, встречающиеся лишь в тёплых широтах. Не всем подходил климат и песчаная почва, деревья болели и чахли, но были и такие что, приживаясь, продолжали свой рост. Но имелось и ещё одно отличие.
Посредине его лежал огромный череп по форме напоминающий человеческий, такой большой, что ребёнок мог запросто пролезть сквозь глазницу. Зубы сохранились лишь фрагментарно; толи великан потерял их при жизни, то ли выбили их уже в позднее время. Он лежал здесь многие годы, может, даже столетия придя сюда из чужого мира и найдя здесь свою смерть. Ветер облизывал его шершавым языком поднятого песка, постепенно протирая кости и с той стороны, с которой ветер дул постоянно сквозь мелкие дыры, уже просачивались солнечные лучи. Сразу перед ним стоял просмоленный длинный заострённый вверху столб с железными кандалами на цепи. Привезённую жертву приковывали и уплывали, оплатив право пользоваться рекой на территории Вольных Людей. Дороги земель людоедов тоже облагались таким же налогом, но путь тот был менее безопасным и ярлык что получал путешественник, не мог уберечь от нападения враждебных друг другу кланов. Иногда такие стычки заканчивались разграблением каравана, а иногда лишь потерей конечности кого-то из путешественников.
Молодая женщина, выбранная в жертву, казалась совсем ребёнком, лет семнадцати-восемнадцати. То была довольно высокая стройная девушка с правильными чертами лица и огромными испуганными карими глазами, но всё же слишком худа и костлява, чтобы считаться красивой. Жертвенных дев покупали детьми и выращивали для последующей перепродажи отдельно от других, главным образом от мужчин, ведь рожали тогда очень рано, и к двадцати годам у женщины было обычно уже несколько детей. Жизнь их не была долгой, хотя в том замкнутом обособленном мирке жили женщины разного возраста, от совсем ещё девочек, до почти старух. Чтобы не проводить время праздно и компенсировать затраты на своё содержание девицы занимались рукоделием, ткали гобелены и вели домашнее хозяйство, под управлением хозяйки этого страшного места (именовавшегося Пансионом), мадам Терезы. Постепенно они свыкались с мыслью о предстоящей доле, находя некое утешение в мысли, что своею жертвой они сохраняют сотни жизней, вероятно в душе надеясь на счастливый исход. Ведь человек смертен и умирать всё равно придётся, правда одно дело отдать Богам душу в кругу семьи и совсем иное быть съеденным кровожадными нелюдями. Провожая других на Проклятый остров, несчастные радовались, что сегодня убьют не их, плача от горя, ведь все они были в одном положении и потому любили друг друга и ненавидели.
По верёвочной лестнице девушка спустилась с корабля в лодку, что везли на Драконе и в компании мрачных островитян, отправилась в свой последний путь. Лицо её побледнело, и хотя внешне она держалась хорошо, было заметно, что руки и особенно колени девчонки мелко дрожат. Мальчик уже привыкший к ней заплакал, размазывая слёзы пухлой ладошкой по грязному лицу и жертвенная дева, не сдержав слёз, обняла его на прощанье. Объединённые похожими судьбами они вдруг стали друг другу самыми родными и близкими в мире людьми. Валоорф схватив за руку, и потащил её к верёвочной лестнице. Маленький принц, перестав плакать, подошёл к борту, понимая, что его единственный друг уходит от него навсегда.
Пока кузнец приковывал жертву к столбу, Рейнгольд молча разглядывал гигантский череп, слепо пялящийся на него пустыми глазницами, а потом произнёс задумчиво:
– Что за монстры жили здесь?
– Гораздо важнее, где его туловище и кто отрубил ему голову, а самое главное чем, – заметил Карстон, облокотившийся на рукоять воткнутого в песок меча. Это место давило на них своей чудовищной энергетикой. Мёртвая голова великана рядом с живыми людьми, заканчивавшими здесь жизнь, не зная другого пути, кроме дороги на Проклятый остров. Всё это было каким-то неправильным, саднящим душу ощущением, что он поступает вопреки всему, чему учили его и что было дорого, словно сам становится каннибалом, ведь необязательно есть людей, достаточно запятнать себя кровью жертвы. И Рейнгольд, по-прежнему глядя в глазницы черепа старался убедить себя, что не его это дело.
Наконец девчонка оказалась прикована к цепи. Что будет с нею дальше, их уже не касалось. Все уже ушли, лишь Военный вождь стоял, оттягивая то время, когда изменить будет уже ничего нельзя. Но вот пошёл и он, не осмелившись взглянуть на девчонку, и не зная, как посмотрит в глаза мальчика. Рейнгольд почти дошёл до поджидавших его у лодки товарищей, но вдруг остановился и, вытащив закреплённый на спине топор, развернулся к глядящей на него мёртвой голове. Пусть лучше женщина погибнет от его руки, быстро и почти безболезненно, чем будет обречена на длительную и мучительную смерть.