Я не разобрал ни слова, но узнал речь – не мог не узнать!
– Это русский? Ты говоришь по-русски? – удивился я.
– Это немецкий? Ты говоришь по-немецки? – передразнил он, а потом закатил глаза. – Ну, говорю. И что?
– Ya tozhe.
Если Ойген и был удивлен таким поворотом событий, то виду он не подал.
– Вот как, – только и хмыкнул он, а потом сделал несколько глотков из банки. – У тебя нет акцента.
– Потому что я родился в Регенсбурге, – объяснил я. – Мой отец отсюда, а мама русская.
Ойген поставил банку на одну из ступеней, похлопал себя по карманам и вытащил пачку сигарет и зажигалку.
– А мои оба из России, – сказал он негромко в тот момент, когда я решил, что он уже не ответит. – Из Норильска. Знаешь такой город?
– Нет.
– Повезло. Там очень-очень холодно и грязно. Ну, знаешь, он типа один из самых загрязненных городов во всем мире, – сказал Ойген, закуривая. – А еще там есть черная пурга.
– Черная пурга?
– Ага, – кивнул он. – Это очень сильный ветер, при котором вообще ничего не видно.
– Давно вы переехали?
Ойген как-то нервно усмехнулся.
– Можно сказать и так.
Он протянул мне сигареты, но я отказался.
– Какие мы нежные, – фыркнул он.
По мере того, как пустели банки с пивом, мы разговорились. Я рассказал Ойгену о том, чем занимается мой отец, и он присвистнул. Хоть чем-то мне удалось его впечатлить.
– А твои родители? – спросил я, поглядывая на сигареты.
Идея закурить уже не казалась мне такой уж неправильной.
– Отец в основном тачками занимается, – ответил Ойген, а потом быстро добавил. – Тебе не кажется, что оно какое-то разбавленное? – он кивнул на пиво.
– Может быть.
Он так быстро перескочил с темы на тему, что я понял: он не хочет говорить о семье.
– Наверняка, – со знанием дела протянул Ойген.
Солнце уже садилось, налетел ветер, стало прохладно. Оскар, немного приуныв, лежал у моих ног, уткнувшись носом в лапы. Ойген курил одну за другой и дышал себе на ладони, чтобы согреться. Я заметил, что заусенцы у него на пальцах были обкусаны в кровь.
– В какую школу ты ходишь? – поинтересовался я.
Ойген посмотрел на меня, как на идиота.
– Я не хожу в школу.
– Закончил?
Он поморщился.
– Типа того, – сухо ответил он и вновь затянулся. – Выгнали.
– За что?
Ойген хрипло рассмеялся, провел ладонью по волосам. Я заметил, что уши у него слегка заостренные, как у эльфа.
– За несанкционированный поджог двери директора, – признался он.
– Серьезно?
– Ага.
– Черт, классно.
– Надо же было чем-то себя развлекать, а?
Мы посмотрели друг на друга и взорвались пьяным хохотом. Оскар взглянул на нас с явным недоумением, а потом принюхался к пакету, который все это время лежал рядом со мной.
– Мы забыли про чертовы карривурсты! – я хлопнул себя по лбу.
– Давай их сюда, – поторопил меня Ойген. – Жрать до смерти хочется. Как твоя рука, кстати? Ты здорово через капот перелетел.
– Нормально, – сказал я, понимая, что рука действительно перестала болеть.
Граффити – девушка с голубыми волосами, облупившийся череп, выцветшие зигзаги, лицо Сальвадора Дали – въелись мне в память за несколько часов, проведенных возле склада. Мы задержались на его ступенях до глубокого вечера. Я окоченел, но мне так нравилось сидеть у склада и разговаривать о всем подряд, что уходить совсем не хотелось.
– Ага. Вот так правильно, – сказал Ойген, когда я докурил первую в своей жизни сигарету. – Не забывай только вдыхать, когда затягиваешься.
Я кивнул, потушил сигарету о стену и швырнул бычок себе под ноги. У меня немного плыло перед глазами. Кончики пальцев приятно онемели, и я несколько раз потер ладонями о джинсы.
Ойген косо улыбнулся и широко зевнул.
– Ты когда-нибудь стрелял? – бодро спросил он.
Я вопросительно изогнул брови.
– Понятно, – фыркнул он. – Научить?
– Э-э… – я растерялся. – Сейчас?
– Чтобы мы тут убили кого-нибудь на пьяную голову? – он покрутил у виска пальцем. – Потом.
Я несколько раз моргнул.
– У тебя оружие есть?
– Ну да, – он передернул плечами, словно не видел в этом ничего странного. – Не совсем у меня, правда. Оно отцовское.
– Зачем твоему отцу оружие, если он занимается машинами?
Ойген закатил глаза и мучительно простонал.
– Некоторые люди любят охоту. Соображаешь?
– И ты умеешь стрелять?
– Ага, – ответил он с гордостью.
– Тогда… Было бы здорово, если бы ты меня научил.
– Ага, – снова отозвался Ойген, потом шмыгнул носом и поежился. – Ладно, нам пора идти.
Мы начали собираться, и Оскар заметно оживился. Он запрыгал вокруг нас и завертел хвостом. Ойген вдруг наклонился к нему и крепко поцеловал в лоб.
– Будь хорошим парнем, Оззи, – сказал он, пригрозив ему пальцем.
Я вздрогнул. Оззи. Мама звала Оскара только так.
Домой мы возвращались около получаса. Если бы не Оскар, который изо всех сил тянул меня вперед, наша прогулка затянулась бы еще минут на двадцать. Мы с Ойгеном обменялись телефонами, и он скрылся в полуночном свечении фонарей. Оказавшись около дома, я первым делом задрал голову вверх, нашел окна нашей квартиры и выдохнул с облегчением – света не было, а это означало, что отец еще не вернулся. Я поднялся на второй этаж, открыл дверь, ввалился в квартиру и зацепился взглядом за свое отражение в зеркале. Я был растрепан ветром, взвинчен и пьян. Очень хотелось спать. Я быстро накормил Оскара, ополоснул лицо холодной водой и на заплетающихся ногах добрел до кровати, чтобы проспать в ней крепко-крепко до самого утра. Той ночью ни одного кошмара мне не приснилось.
Глава 2
То, что произошло в фургоне
1
Прошел месяц или около того – наступил июнь, и к тому времени я успел сдать экзамены и закончить школу. На выпускном я не задержался надолго, проторчал там пару изнурительных часов – душный пиджак, ботинки, галстук-удавка – и покинул тесный павильон. Бастиана я тоже звал с собой, но он в это время разговаривал с Эллой, поэтому остался там, в гнетущей дымке школьного праздника.
Я перелез через кованую изгородь кафе, в котором мы отмечали выпускной, зацепился за острый шпиль и распахал рукав пиджака. Ойген встретил меня простуженным смехом и жидкими аплодисментами. Он ждал меня на обратной стороне.
– Школу закончил, а перелезать через заборы так и не научился, – сказал он и покачал головой.
Ойген заткнул сигарету за ухо и хлопнул меня по плечу ладонью – он никогда не жал руку, а всегда ограничивался похлопываниями по спине или плечу, сопровождая их быстрыми ухмылками.
– Пошел ты, – беззлобно ответил я, вынимая из-за пазухи ломтики курицы, замотанные в ленту выпускника. – Держи.
Ойген осклабился, когда увидел, что я принес для него, глаза его заблестели. Я с самого первого дня нашего знакомства заподозрил, что он явно не доедал. Ойген был тощий, как палка, с кожей какого-то серого нездорового цвета. Его одежда – черная мотоциклетная куртка поверх рваной футболки и мятые джинсы – висела на нем; на запястьях выпирали косточки. Я больше никогда не спрашивал Ойгена о семье, но знал, что он живет с отцом. Я подозревал, что там не все гладко, но у меня хватало такта не задавать лишних вопросов. Мне казалось, что семья – больная тема для Ойгена. Тема, которой мне касаться не стоит. Я беспокоился за него. И тогда, в тот вечер, когда мы с ним сидели прямо на бордюре около дороги – он молча жевал, а я стягивал с шеи ненавистный галстук – вновь ощутил эту тревогу.
– Слушай, – сказал я, – что насчет того, чтобы как-нибудь посидеть у меня?
Ойген облизал пальцы и насмешливо посмотрел на меня.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Почему это?
Ойген свел на переносице светлые брови, потом расслабился и тихо хмыкнул.
– Потому что твой отец выставит меня за порог, – уклончиво ответил он.
– Да нет же, – возразил я.
– Послушай, я знаю, что у тебя в голове, но… Не нужно, хорошо?
– Не нужно чего?
Он вновь посмотрел на меня – его взгляд был серьезным и глубоким, длинные ресницы придавали ему выразительности.
– Я в порядке, Лео.
В воздухе пахло дождем, я нервно комкал в руках свой галстук, чувствуя, что краснею. Мне не хотелось, чтобы мои слова звучали так, как воспринял их Ойген. Я совсем не имел в виду, что ему нужна помощь. Я не ожидал, что он отнесется к этому предложению именно так. Боже, я так плохо знал его в то время.