Они умерли, отторгая в выдохе своего выбора дыхание самого Бога. Да уж, действительно проблема!
Во время своей горячей речи Сарайю медленно поднялась над землей, потом опустилась, голос ее упал до шепота, но был явственно различим.
– То был день Великой Скорби.
Они молчали минут десять, продолжая работать. Пока Мак выкапывал корни и кидал их в кучу, разум его старательно постигал смысл услышанного. Наконец он нарушил молчание.
– Теперь я понимаю, – признался Мак, – что растратил большую часть времени и сил, пытаясь понять, что же я считаю добром, будь то финансовая стабильность, здоровье, пенсия или что‑то еще. И я потратил невероятное количество сил, терзаясь страхом, что мне предназначено быть злом.
– Как же ты прав, – тихо произнесла Сарайю. – Запомни следующее. Именно по этой причине часть тебя предпочитает не видеть меня. И поэтому ты не нуждаешься во мне, чтобы составить свой собственный список добра и зла. Однако я действительно нужна тебе, если у тебя имеется хоть малейшее желание избавиться от этой безумной страсти к независимости.
– Так значит, есть способ все исправить? – спросил Мак.
– Ты должен отказаться от своего права решать, что добро и что зло, говоря твоим языком. Эту горькую пилюлю нелегко проглотить, избирая жизнь только во мне. Чтобы это сделать, ты должен познать меня настолько, чтобы поверить, и научиться погружаться в мою доброту.
Сарайю повернулась к Маку, во всяком случае, так ему показалось.
– «Зло» – это слово, каким мы описываем отсутствие Бога, точно так же как словом «темнота» мы описываем отсутствие Света, а словом «смерть» – отсутствие Жизни. И зло и темнота могут быть поняты только в связи со Светом и Добром. Я Любовь, и во мне нет тьмы. Свет и Добро действительно существуют. Отдаляясь от меня, ты погружаешься в темноту. Объявляя о своей независимости, ты в результате попадаешь во власть зла, потому что, оторвавшись от меня, ты можешь быть только с самим собой. Это смерть, потому что ты отделился от меня, от Жизни.
– Ого, – воскликнул Мак, – это и в самом деле может помочь. Но я также понимаю, что отказаться от собственной независимости будет нелегко. Ведь это означает…
Сарайю перебила его:
– …что в какой‑то миг добром станет наличие рака, или потеря доходов, или даже жизни.
– Да, только скажи это тому, кто болен раком, или объясни отцу, у которого убили дочь, – заявил Мак несколько более саркастически, чем намеревался.
– О Макензи, – успокаивающе произнесла Сарайю. – Неужели ты думаешь, что мы не помним о них каждый миг? Каждый из них стоит в центре другой истории, еще не рассказанной.
– Но, – Мак вонзал лопатку в жесткую почву и чувствовал, как сдержанность покидает его, – разве у Мисси не было права быть защищенной?
– Нет, Мак. Ребенок защищен, потому что любим, а не потому, что у него есть право быть защищенным.
Эти слова заставили его замереть. Каким‑то образом только что сказанное Сарайю, кажется, перевернуло мир вверх тормашками, и он потерял почву под ногами.
– Но как же тогда…
– Права там, куда уходят оставшиеся в живых, для того чтобы им не пришлось вырабатывать взаимоотношения, – перебила она.
– Но если я перестану…
– Тогда ты начнешь понимать чудо и радость жизни во мне, – снова перебила она.
Мак потихоньку выходил из себя. Он заговорил громче:
– Но разве у меня нет права…
Завершить предложение, чтобы тебя не прерывали? Нет у тебя такого права. И до тех пор, пока ты будешь считать, что оно у тебя есть, ты совершенно точно будешь выходить из себя каждый раз, когда кто‑нибудь тебя перебьет, даже если это сам Господь Бог.