– Зачем? Самоубийство – это большой грех.
– Сам придумал? Или подсказал кто? А я всего лишь хотел выброситься из этого чертового окна. Сколько там лететь было? Шесть этажей? Не помню. Пять секунд? Десять? Двадцать? Но это были бы мои секунды, понимаешь? Именно мои! Я бы успел напоследок ощутить и ветер, и солнце. Успел бы, даже раскроив башку об асфальт, вцепиться в землю, чтобы и ее почувствовать! Я бы успел, Танго. Увидеть в полете небо. Людей, не в белых халатах, а обычных, разноцветных. Они бы столпились вокруг меня и показывали бы пальцем на мое тело, а я был бы счастлив. Люди ведь. Но у меня не хватало сил. Смирился с тем, что утку мне приносят молодые девчонки. А я бы мог с какой-нибудь из них подружиться, слышишь? Мог бы любить ее, целовать. Но не могу. Я труп, никому не нужный, почти сдохший, но еще живой. Как так? За что я там цепляюсь, Танго? Скажи мне? Кому я там нужен нахрен?!
Он сел на землю и закрыл лицо руками. Сначала я думал, что он плачет, но он вдруг поднял голову и посмотрел на меня веселыми глазами:
– Не читай мне мораль, ладно? Я нахлебался всего за последние одиннадцать лет, брат. Мне обрыдло валяться. А тут… Свобода!!! Смотри!
Он встал и подпрыгнул, раскинув руки. Ещё раз, и ещё раз…
– Видишь? Если это и сон, будь добр, не лишай меня этого сна, Танго. Я всё равно сдохну. Или твои Сопроводители меня заберут. Пусть. Но пока их нет… Оставь меня и иди делать свои дела. Дай мне почувствовать свободу, брат. Прошу тебя…
Сергей повернулся и побежал. Не знаю куда, но думаю, он и сам не думал об этом. Он просто бежал, подняв голову наверх, и раскинув руки. Так иногда бегают дети, когда дождь идет…
Я еще раз оглянулся в поисках Сопроводителей и вздохнул. Странно это. Неужели парень так и останется здесь? Надо будет Брарро спросить. Нож засветился, когда я его достал, и руны на лезвии поменялись. Ну что ж, раз зовут обратно, то надо идти. Обернувшись в последний раз, увидел, как бежит Сергей, теперь уже легко и размеренно, как заправский бегун. Пусть… Руны легко расчертили воздух, сверкнув золотистым светом. И я шагнул прямо в свет, как обычно выставив перед собой руки…
Юлька сонно пошевелилась, когда я опустился на койку, скрипнув продавленными пружинами, и открыла глаза. Долго смотрела на меня, потом вздохнула:
– Сон какой-то дурацкий приснился…
– Какой? – спросил я.
– Что тебя опять нет. А ты чего не спишь, Миш?
– Не спится. А ты бы поспала бы еще, а? Завтра день тяжелый, сил набраться надо.
– А, хорошо… Стоп! – подняла она снова голову от подушки. – А какой завтра день?
– День выписки. Домой едем?
– А как же…
– Никак. Домой хочу!
Врач хлопнула рукой по столу:
– Нет, Одинцов. И даже не проси!
– Прошу, – пожал я плечами. – Или сам уйду. Мне, собственно, начхать, выпишите ли меня официально, или своими ногами утопаю. У меня нет родственников, я не беглый преступник, так что мне не нужна медицинская карта, можете себе на память оставить. Только дайте мне с собой спирта немного.
– Зачем? – растерялась Ольга Николаевна.
– Ранки от швов смазывать, зачем же еще…
Мы препирались долго. В конце концов она сдалась. Правда, пригласив по телефону участкового…
– Слушай, да лежи уже, раз никто не ждет, – сказал он мне, когда мы вышли покурить. – Ты посмотри на себя. На ладан дышишь!
– Кто бы говорил… – затушил я окурок о раму окна. – Егоров, а на кой я вам тут нужен? Все считаешь, что я с кем-то бандитские разборки устраивал?
– Какие к черту разборки? Тоже мне, бандит… Согласись, не каждый день сваливаются с многоэтажки неизвестные типы, остаются в живых, а сами вообще живут за сотни километров отсюда. Странная, скажу тебе, картина. Дали еще раз запрос по тебе – чист ты аки младенец. Скажи честно, Одинцов, ты кто?
– Миша, – протянул я ему руку. – Очень приятно.
– Володя, – улыбнулся он. – Ну тебя к черту, Миша! Я серьезно!
– Я тоже. Пока, капитан. Уезжаю. Свидимся.
– Бывай. Только если надумаешь еще раз сброситься откуда-нибудь – не приезжай сюда. Нам тут своих хватает.
– Договорились! Слушай, а можешь такси заказать? Чтобы часика через два приехал, а?
– Если есть желание – давай я вас отвезу. Всё равно еще здесь придется поторчать.
– Из-за меня?
– Нет, – отмахнулся он. – Бытовуха. Двое не поделили что-то да за ножи схватились.
– Весело тебе…
– Ага. Ладно, я свистну, когда освобожусь.
Он ушел, а я поплелся в палату, где суетилась Юлька, собирая мои вещи.
– Юль? Да не надо, ну! Оставь эту одежду! Ты ж привезла другую? Ну и вот. А эту в пакет положи, выбросим на улице.
– Жалко… – протянула она, разглядывая мои порванные джинсы. – Ведь зашить еще можно.
– Юля! – зарычал я, ковыляя к ней. – Сейчас же выброси эти штаны!
– Ладно. – Она отложила джинсы в сторону. – А свитер?
– Тоже.
– А футболку?
– Слушай, ты что, издеваешься?
Юля покачала головой, потом стала доставать из своей сумки новую одежду:
– Извини, я не знала, что ты любишь носить. Поэтому привезла спортивную. Универсально и внимания никто не обращает.
– У меня вся одежда любимая. Другую не стал бы дома держать, – буркнул я.
И стал стягивать пижаму. Юля пискнула и отвернулась.
– Миша, а вы уезжаете уже, да? – послышался от дверей голос Дины. – Ой… извините…
– Да входи уже, раз пришла, – пробормотал я, не оборачиваясь. – Я не стеснителен.
Дина обошла меня, старательно не глядя в мою сторону, и встала рядом с Юлькой.
– Уезжаем, Дин. Через шесть часов самолет, так что…
– Жалко… – отозвалась она, потом осеклась. – Я имела в виду, что хорошо, что вы домой наконец-то попадете.
– Жалко только, что не местный? – улыбнулся я, застегивая теплую ветровку. – Всё, можете дышать и разворачиваться.
Они повернулись. Юлька продолжила складывать пожитки, а Дина отошла к окну и спросила:
– Как вы себя чувствуете? Болит?
– Не очень. Жить можно.
– Готов? – зашел в палату Егоров, поправляя накинутый на плечи халат. – Поехали, больной.
– Я не больной. Я приболевший. Поехали…
Уже идя по коридору, я свернул к кабинету Ольги Николаевны. Юлька понимающе кивнула и потащила всех на улицу.
– Спасибо, доктор.
Она оторвалась от бумаг на столе и вздохнула:
– Не за что, Одинцов. Постарайтесь больше не падать, хорошо?
– Постараюсь. К сожалению, мне нечем вас отблагодарить за заботу. Поэтому, разрешите просто поцеловать вам руку…
Она попыталась вытащить ладошку обратно из моей руки, но я сдавил ее и произнес:
– И не пытайтесь. Поцеловать руку даме – это признак уважения и преданности. Я буду вам предан, Ольга Николаевна.
Врач улыбнулась и погладила меня по щеке:
– Спасибо. Берегите себя и доброй дороги.
– И вы себя берегите, ладно? До свидания!
Я вышел, аккуратно закрыв за собой дверь, и пошел на улицу. Капитанская старенькая «девятка» смачно урчала у крыльца, а Егоров тем временем что-то кому-то громко объяснял по телефону.
– Вот и всё, Дина. Ты не будешь скучать? – спросил я девушку.
– Нет. Буду, – ответила она. – Миша, вы езжайте осторожно, ладно? Я не прошу позвонить, чтобы сообщить, как вы добрались.
– Ну почему же? Только номер телефона дай, а то куда я звонить-то буду?
Она бросилась обратно в больницу.
– Едем? – спросил капитан.
Юлька уже сидела в машине, задумчиво поглядывая в окно.
– Минутку.
Дина выскочила обратно и протянула маленький, сложенный в несколько раз, листочек бумаги:
– Вот. Тут я свой домашний записала. И тутошний, в больнице. Если не дозвонитесь домой, то по другому номеру звоните, ага?
– Ага. Все, Дин, мы поехали. Спасибо тебе…
Я притянул ее к себе и поцеловал в висок. Потом пошел к машине, не оглядываясь. Дина так и стояла на крыльце, пока мы не свернули за здание больницы…
*******
Капитан Егоров зашел с нами в здание аэропорта, помог получить без очереди заказанные билеты, а потом уехал. Перед этим крепко пожал руку, похлопал по плечу, кивнул Юльке и пошел к выходу, сославшись на дела…
– Никогда б не подумала, – сказала девушка, провожая Егорова глазами.
– Что именно?
– Ну… что полицейские такие добрые. А то как почитаешь газеты: то взятки берут, то за пистолеты хватаются и в супермаркетах стрельбу устраивают. Или коррупционеры. А этот помогает. Даже в аэропорт привез.