Я приказал царю подышать на каждую стопку, а потом поделить их на две половины, отставив в сторону одну часть и взяв себе другую. Я снова и снова заставлял его делить стопки пополам и снова складывать остатки до тех пор, пока у него в руках не осталось два кружка лабиринтов.
Он последний раз подышал на них, а затем по моему указанию вложил кружки в мои ладони. Я сжал пальцы и прижал кулаки с лабиринтами к груди. Почувствовал, как сердце мое забилось, ударяясь о сжатые кулаки и поглощая влияние лабиринта.
Я закрыл глаза, и в темноте начали появляться тени, странные звуки наполняли мои уши. Ни в звуках, ни в тенях не было ни формы, ни связности — только смятение. Голова моя кружилась, чувства притупились. Я почувствовал, что стал еще легче и поплыл в пространстве. Позволил себе улететь вверх, словно превратился в стебелек сухой травы, подхваченный смерчем, песчаным демоном летней Сахары.
Звуки в моей голове прояснились, и темные образы стали приобретать формы.
— Я слышу крик новорожденного. — Голос мой звучал искаженно, словно небо мое было разодрано при рождении.
— Это мальчик? — Вопрос фараона забился, запульсировал у меня в голове так, что я скорее почувствовал, чем услышал его.
Затем видение начало укрепляться и твердеть, и я увидел себя в длинном черном тоннеле, в конце которого сиял свет. Кружки из слоновой кости, сжатые в моих руках, обжигали кожу, как головешки.
И вот в конце тоннеля в нимбе света я увидел ребенка, лежащего в кровавой луже родовых вод, а на животе у него свернулся питон плаценты.
— Я вижу ребенка, — прохрипел я.
— Это мальчик? — спросил фараон из окружающей меня темноты.
Ребенок заорал и вскинул ножки вверх, и я увидел между пухлыми бедрами маленький пальчик плоти, увенчанный колпачком из сморщенной кожи.
— Мальчик, — подтвердил я и почувствовал вдруг неожиданную нежность к этому призраку, рожденному в моем сознании, как будто он был реальным существом из плоти и крови. Сердце мое потянулось к нему, но образ уже угас, и крик новорожденного затих в темноте.
— А династия? Что станет с моей породой? Выдержит ли она испытания?
Голос царя достиг меня и снова затерялся в какофонии других звуков, заполнивших голову, — он затерялся в звуках боевых рогов, криков людей в смертельном бою и звоне бронзовых клинков. Я увидел небо над своей головой: оно было темным от стрел, пролетавших надо мной.
— Война! Я вижу огромную битву, которая изменит этот мир! — прокричал я, чтобы перекрыть звуки сражения, заполнявшие мое сознание.
— Выживет ли моя династия? — В голосе царя слышалась лихорадочная тревога, но я не обращал на него внимания, потому что в ушах у меня стоял могучий рев, подобный самуму пустыни или же водам Нила, прорывающимся через скалистые пороги. Я увидел странную желтую тучу, которая закрыла горизонт, в туче то и дело вспыхивали огоньки, и я понял, что это солнце отражается на доспехах и оружии.
— Как же моя династия? — Голос фараона снова притягивал меня, и видение это угасло. В голове наступила тишина, и я увидел дерево на берегу реки. Это была огромная акация в полном расцвете сил, ветви ее клонились под тяжестью плодов. На самой верхней ветке сидел царственный ястреб. На моих глазах ястреб изменился, превратился в двойную красно-белую корону обоих царств Египта, в которой сплелись папирус и лотос — символы Верхнего и Нижнего царств. Затем перед моими глазами воды Нила поднялись и спали. И так пять раз наступало половодье Нила. Я смотрел до боли в глазах. Вдруг небо над деревом потемнело, и плотная туча саранчи опустилась на него. Саранча полностью скрыла дерево. Когда стая поднялась, оно было объедено, не осталось ни следа зелени. Ни листочка не было на сухих коричневых прутьях.