С веселой песней на устах, с Кратом по левую руку и Ремремом по правую он бил врага. Борода его намокла от брызг крови из ран убитых им людей, а глаза жили на окровавленной маске лица. Они сверкали безумием, которого я в них никогда раньше не видел. О, веселая Хапи, какие же силы давал ему крепкий напиток битвы!
— Прекрати, Тан! Не убивай всех!
На этот раз он услышал меня. Я увидел, как безумие угасло в его глазах. Тан снова овладел собой.
— Щадите тех, кто просит пощады! — Стражники подчинились, но под конец из тысячи сорокопутов уцелело не более двухсот. Побросав оружие на окровавленные плиты двора, они молили о милосердии.
Некоторое время я ошеломленно смотрел на побоище. Затем краем глаза заметил какое-то движение.
Шуфти понял, что не может скрыться через ворота. Он бросил свой меч и побежал к восточной стене двора неподалеку от того места, где я стоял. Здесь стена была разрушена сильнее, чем в остальных местах, и обвалилась наполовину своей высоты. Обломки саманных кирпичей образовали крутой склон, и Шуфти начал карабкаться по нему, то и дело скользя и падая, но все-таки довольно быстро приближаясь к вершине стены. Казалось, я один заметил его бегство. Стражники обезоруживали пленных, а Тан стоял ко мне спиной и руководил сбором разбитых врагов.
Не долго думая, я наклонился и поднял половинку кирпича. Когда Шуфти взобрался на вершину стены, изо всей силы бросил в него кирпич. Он глухо ударил в затылок с такой силой, что разбойник упал на колени, а затем предательская кучка мусора поддалась под ногами и оглушенный Шуфти скатился вниз в облаке пыли и растянулся на земле, рядом со мной.
Я набросился на него, оседлал и приставил острие кинжала к горлу. Он уставился на меня единственным глазом, который словно остекленел после удара кирпичом.
— Лежи тихо, — предупредил я его, — или я выпотрошу тебя как рыбу.
Я потерял шарф и головной убор, и теперь волосы мои рассыпались по плечам. Шуфти узнал меня, и в этом не было ничего удивительного. Мы с ним часто встречались, но при других обстоятельствах.
— А, евнух Таита! — пробормотал он. — А вельможа Интеф знает, чем ты тут занимаешься?
— Скоро узнает, — заверил я его и кольнул в шею так, что он застонал, — но не ты сообщишь ему об этом.
Не отводя кинжала от его горла, я позвал двух ближайших стражников. Они схватили разбойника, перевернули лицом к земле, связали руки за спиной крепкой пеньковой веревкой и утащили прочь.
Тан видел, как я поймал Шуфти, и теперь шел ко мне, перешагивая через убитых и раненых.
— Хороший бросок, Таита! Ты ничего не забыл из моих уроков. — И так сильно хлопнул меня по спине, что я пошатнулся. — Тебе предстоит много работы. Четверых наших убили и по крайне мере дюжину ранили.
— А как быть с их лагерем? — спросил я, и он непонимающе уставился на меня.
— Каким лагерем?
— Тысяча сорокопутов не могут появиться из песка пустыни, как весенние цветы. У них наверняка были вьючные животные и рабы. Они должны быть где-то неподалеку. Их нельзя упускать. Никто не должен спастись и пустить слух о сегодняшней битве. Никому нельзя позволить добраться в Карнак и рассказать там, что ты жив.
— Милостивая Исида, ты прав! Но как же мы найдем? — Очевидно, Тан еще не оправился после горячей битвы. Я иногда спрашиваю себя, что он делал бы без меня.
— Мы найдем по следу, — нетерпеливо объяснил я. — Тысяча пар ног проложила такую дорогу, по которой мы без труда сможем пройти.
Его лицо прояснилось, и он позвал Крата с другого конца двора.
— Возьми пятьдесят человек. Отправляйся с Таитой. Он выведет тебя к лагерю разбойников.
— А раненые… — возразил было я.