Лоренцо повел
Микеланджело в спальню Джулиано. Самый младший из семейства Медичи спал, укрывшись с головой, и даже не проснулся, когда Микеланджело и Лоренцо
начали обсуждать написанную на деревянной доске картину Пезеллино – «Богоматерь с Младенцем и двумя ангелочками». Потом Великолепный вновь вывел
Микеланджело в коридор, и у алтаря капеллы они смотрели Богородицу с Младенцем работы фра Филиппо Липпи; Лоренцо сказал, что моделями художнику
послужили монахиня Лукреция Бути, которую любил Филиппе Липпи, и их ребенок, Филиппино Липпи, теперь тоже художник, прошедший выучку у
Боттичелли, подобно тому как в свое время Боттичелли учился у фра Филиппе. Затем они остановились перед «Богородицей» Нери ди Биччи и «Божьей
матерью с Младенцем», созданной Лукой делла Роббиа, – обе эти картины отличались яркостью красок; наконец, Микеланджело переступил порог спальни
Лоренцо: здесь висела «Мадонна Магнификат», написанная Боттичелли для отца и матери Великолепного лет двадцать назад.
– Эти два ангела, стоящие на коленях перед богородицей и младенцем, – это мой брат Джулиано и я. Когда Пацци убили Джулиано, из моей жизни ушло
все самое светлое… Мой портрет, как ты видишь, слишком идеализирован. Я некрасив и не стыжусь этого, а все художники думают, что мне нравится,
когда они мне льстят. В нашей часовне писал Беноццо Гоццоли и тоже польстил мне – сделал мою смуглую кожу светлой, курносый нос прямым, а мои
жидкие волосы такими же прекрасными, как у Пико.
Лоренцо испытующе взглянул на Микеланджело, губы его были сжаты, брови нахмурены.
– Мне кажется, тебе ясно, что я не нуждаюсь в лести.
– Граначчи говорит, что я строптив и тверд, как кремень, – смущенно сказал Микеланджело.
– Ты словно закован в алмазные латы, – отозвался Лоренцо, – таким ты и оставайся.
Лоренцо рассказал легенду о Симонетте Веспуччи, служившей Боттичелли моделью для «Мадонны Магнификат», – «самой целомудренной красавице во всей
Европе».
Это неправда, что Симонетта будто бы была любовницей моего брата Джулиано, – говорил Лоренцо. – Он любил ее, как ее любили все во Флоренции, ко
чисто платонически. Он посвящал ей длинные чувствительные поэмы… но моего племянника Джулио он прижил с настоящей своей любовницей Антонией
Горини. А вот Сандро Боттичелли воистину боготворил Симонетту, хотя, как мне кажется, лично с ней никогда не разговаривал. Симонетта
присутствует на всех картинах Боттичелли – она и Весна, и Венера, и Паллада. Ни один художник не писал еще такой удивительно красивой,
ослепительной женщины.
Микеланджело молчал. Когда он думал о своей матери, он видел ее тоже красивой молодой женщиной, но красота ее была совсем иная, она шла откуда
то изнутри. Нет, его мать – это не та женщина, которой жаждали все мужчины и которую любил Боттичелли; в его глазах это была женщина, которая
любила бы сына и была бы любима им. Он посмотрел в лицо Лоренцо и с полным доверием сказал ему:
– Я ощущаю в богородице что то очень близкое. Только в ее образе я и вижу свою мать. Поскольку мне еще надо вырабатывать мастерство, может быть,
самое лучшее для меня – сказать свое слово именно о Пречистой?
– Вполне возможно, что это самое лучшее, – ответил Лоренцо, задумчиво глядя на Микеланджело.
– Может быть, то, что я чувствую по отношению к матери, чувствовала по отношению ко мне и она сама.
Он бродил по дворцу и делал рисунки с работ художников; порой его сопровождали Контессина или Джулиано. Но скоро копирование чужих картин
надоело ему, и он стал уходить в город, в самые бедные его кварталы.