Когда друг удалился, Тони стянул простыню и посмотрел на мертвое лицо сплетении и колыхании водорослей, в соленом утреннем воздухе. Тони смотрел на это лицо, а Билл ссал у берега. Милое доброе лицо, носик чуть остренький, но очень хороший рот, и тут, когда тело ее уже начало застывать, он склонился к ней, очень нежно поцеловал ее в губы и сказал:
– Я люблю тебя, сука мертвая.
И накрыл тело простыней.
Билл стряхнул последние капли, вернулся.
– Мне еще выпить нужно.
– Давай. Я тоже глотну.
Тони сказал:
– Я ее от берега отбуксирую.
– А ты хорошо плаваешь?
– Не очень.
– А я хорошо. Я и отбуксирую.
– НЕТ! НЕТ! – заорал Тони.
– Черт побери, хватит орать!
– Я сам ее отбуксирую!
– Ладно! Ладно!
Тони еще раз хлебнул, стянул простыню вбок, поднял тело и медленно зашагал к волнолому. Мускатель ударил в голову сильнее, чем он предполагал. Несколько раз большие волны сбивали их с ног, вышибали ее у него из рук, и он отчаянно барахтался, бежал, плыл, стараясь отыскать в волнах тело. Потом замечал ее – эти длинные, длинные волосы. Совсем как у русалки. А может, она и была русалкой.
Наконец, Тони вывел ее за волноломы. Стояла тишина. На полпути между луной и рассветом. Он проплыл немного с нею рядом. Очень тихо. Время внутри времени и за пределами времени.
Наконец, он слегка подтолкнул тело. Она отчалила, наполовину погрузившись, и длинные пряди ее клубились вокруг тела. Все равно она оставалась прекрасна, хоть мертвая, хоть какая.
Она отплывала от него, попав в какое-то течение прилива. Море взяло ее.
Тут он неожиданно отвернулся, заспешил, загрёб к берегу. Казалось, он очень далеко. Последним взмахом оставшихся сил он выкатился на песок, словно волна, перебитая последним волноломом. Приподнялся, упал, встал, пошел, сел рядом с Биллом.
– Значит, ее больше нет, – произнес Билл.
– Ну. Корм акулий.
– А как ты думаешь, нас поймают?
– Нет. Дай хлебнуть.
– Полегче давай. Там уже на донышке.
– Ага.
Они вернулись к машине. Билл сел за руль. По пути домой они спорили, кому достанется последний глоток, потом Тони вспомнил о русалке. Он опустил голову и заплакал.
– Ты всегда ссыклом был, – сказал Билл, – всегда ссыклом был.
Они вернулись в меблирашки.
Билл ушел к себе в комнату, Тони – к себе. Вставало солнце. Мир просыпался.
Некоторые просыпались с бодунами. Некоторые – с мыслями о церкви. Большинство же еще спало. Воскресное утро. А русалка, русалка со своим славным мертвым хвостом – она уже в открытом море. А где-то пеликан нырнул и взмыл с серебристой рыбкой, похожей на гитару.
АККУМУЛЯТОР ПОДСЕЛ
я купил ей выпить, а потом еще выпить, и уж потом мы поднялись по лестнице за баром. там располагалось несколько больших комнат. она меня завела. язычком мне крутила. и мы лапали друг друга всю дорогу, пока поднимались. в первый раз я всунул стоймя, прямо в дверях. она лишь трусики оттянула, и тут я вставил.
потом мы зашли в спальню, а на другой постели пацан какой-то лежит, там две постели было, и пацан этот говорит:
– здорово.
– это мой брат, – говорит она.
парнишка – прямо доходяга, а по виду – отпетый бандит, но если вдуматься, все люди на свете по виду отпетые бандиты.
в изголовье стояло несколько бутылок вина. они открыли одну, я подождал, пока оба отопьют, потом сам хлебнул.
кинул десятку на комод.
пацан от бутылки не отрывался.
– у него старший брат – великий тореадор, Хайме Браво.
– я слыхал о Хайме Браво, он, в основном, в Т.