весьма сожалеем и все такое.
– но он настаивает на том, чтобы поговорить с вами лично.
– и ты не можешь от него отделаться?
– нет.
– ладно, зови его сюда.
куча проклятых экстровертов. хуже, чем торговцы одеждой, чем торговцы щетками, хуже, чем…
вошел Джеймс Бёркетт.
– присаживайтесь, Джимми.
– только близкие друзья зовут меня “Джимми”.
– присаживайтесь, мистер Бёркетт.
по первому же взгляду на Бёркетта можно было определить, что он ненормальный.
великая любовь к себе окутывала его неоновой краской. и ничем ее не свести.
правдой – в том числе. такие не знают, что такое правда.
– слуште, – сказал Бёркетт, прикуривая и улыбаясь вокруг своей сигареты, как темпераментная и оттяжная сучка. – как это вам мое барахло не понравилось?
серкетарша ваша говорит, вы все обратно отправили? чего это вы вздумали все обратно отправлять, а, чувак? как это – обратно отправили?
и мистер Бёркетт тут посмотрел ему в глаза, так прямо посмотрел ему в глаза, как бы упирая на то, что у него есть ДУША. ты ведь ЛЮБИШЬ то, что делаешь, а так трудно делать это, и только мистер Бёркетт этого не сознавал.
– просто там не было ничего хорошего, Бёркетт, вот и все.
Бёркетт постукал сигаретой о пепельницу – нет, он просто протаранил ею пепельницу, вбивая ее в донышко и выкручивая при этом. потом зажег еще одну и, держа перед собой спичку, еще пылавшую, проговорил:
– эй, послушай, мужик, не надо мне этого ДЕРЬМА тут вешать!
– вы кошмарно пишете, Джимми.
– я сказал, только мои ДРУЗЬЯ зовут меня “Джимми”!
– вы говенно пишете, мистер Бёркетт, по нашему мнению, конечно, и только по нашему мнению.
– слушай, чувак, я эти игры ЗНАЮ! ПОДСОСЕШЬ как надо – и тебя приняли! только ПОДСОСАТЬ надо! а я не СОСУ, чувак! моя работа одна такая!
– это уж точно, мистер Бёркетт.
– если б я был жидом, или педиком, или комми, или черномазым, то все было бы схвачено, чувак, я бы прошел.
– тут у меня вчера был черный писатель, который сказал, что если бы кожа у него была белой, он бы стал миллионером.
– ладно, а как насчет педиков?
– некоторые педики пишут довольно неплохо.
– как Жене, а?
– как Жене.
– хуй сосать надо, значит, а? я должен писать о том, как сосут хуй, а?
– я этого не говорил.
– слушай, чувак, мне только немного рекламы надо. немного рекламы – и я пойду.
народ ПОЛЮБИТ меня! им только УВИДЕТЬ надо мои вещи!
– послушайте, мистер Бёркетт, мы о деле говорим. если б мы печатали каждого писателя, кто только потребует этого, потому что у него великие вещи, долго бы мы не протянули. приходится выносить суждения. если мы слишком часто будем ошибаться, нам конец. вот так все просто. мы печатаем хорошие произведения, которые продаются, и плохие произведения, которые продаются. мы на рынке. мы не занимаемся благотворительностью и, честно говоря, нас не слишком заботит улучшение души или исправление мира.
– но мои вещи ПОЙДУТ, Генри…
– “мистер Мэйсон”, пожалуйста! только мои друзья…
– вы что пытаетесь – ОБОСРАТЬ меня?
– слушайте, Бёркетт, вы настырный. настырность у вас выходит здорово. почему б вам не пойти швабрами торговать, или страховками, или чем-нибудь еще?
– а что с моими вещами не так?
– не получается быть настырным и писать одновременно. это мог только Хемингуэй, а потом даже он забыл, как писать надо.
– я в смысле, чувак, что тебе не нравится в моих вещах? в смысле, будь ОПРЕДЕЛЕННЕЕ! не надо мне тут говна никакого вешать про Хемингуэя, чувак!
– 1955.