Прошло несколько минут разминки и маневров; Гарри наблюдал. Одеяло сползло на пол. Гарри видны были лишь колыхания довольно грязной простыни.
Затем Дьюк взгромоздился. Гарри видел, как его задница подскакивает под полотном.
Тут Дьюк выругался:
– Ёбть!
– Чё такое? – спросила Джинни.
– Я выскользнул! Я думал, ты сказала, что у тебя там тесный гробик!
– Давай вложу обратно! Мне кажется, ты и внутрь еще не попал!
– Ну, куда-то же я попал! – ответил Дьюк.
И дьюкова задница запрыгала снова. Вообще не надо было ничего говорить этому пиздюку про золото, думал Гарри. А сейчас еще и сучка эта на шею сядет. Могут против меня стакнуться. Конечно, если он случайно коньки отбросит, я ей, наверное, больше понравлюсь.
Тут Джинни застонала и начала молоть языком:
– Ох, миленький мой, миленький! Ох, Господи, миленький, ох бож-же мой!
Какой пиздёж, подумал Гарри.
Он встал и подошел к заднему окну. Зады ночлежки выходили в аккурат на съезд с голливудской трассы на Вермонт. Он смотрел, как машины светят фарами и мигают поворотниками. Его постоянно изумляло, что некоторые так торопятся в одном направлении, а некоторые в то же самое время – в другом. Кто-то из них неправ, поскольку иначе останется просто грязная игра. Снова раздался голос Джинни:
– Я щас КОНЧУ! О бож-же мой, я щас КОНЧУ! О, бож-же м-мой! Я…
Хуйня, подумал Гарри и повернулся поглядеть. Дьюк пыхтел изо всех сил. Глаза Джинни, казалось, остекленели; она уставилась прямо в потолок, прямо в голую лампочку; и такая остекленевшая – то есть, повидимому остекленевшая – она смотрела прямо поверх левого уха Дьюка…
Наверное, придется все-таки пристрелить его на этом полигоне, подумал Гарри.
Особенно если у нее там действительно тесный гробик.
золото, всё это золото.
НОВИЧОК
В общем, слез я со смертного одра, выписался из окружной больницы и устроился экспедитором. По субботам и воскресеньям – выходные, и как-то в субботу мы с Мадж все и обсудили:
– Смотри, крохотуля, я обратно в эту благотворительную палату не тороплюсь.
Следует найти что-то такое, что мешало бы мне кирять. К примеру, сегодня. Делать нечего – можно только нарезаться. А кино я не люблю. Зоопарки – глупо. Ебаться весь день мы с тобой не можем. Вот проблема.
– Ты на ипподроме когда-нибудь бывал?
– Это еще что такое?
– Лошадей гоняют. А ты на них ставишь.
– А какой-нибудь ипподром сегодня открыт?
– Голливуд-Парк.
– Поехали.
Мадж показала, как туда добираться. До первого заезда оставался час, и стоянка была вся под завязку. Пришлось оставить машину чуть ли не в полумиле от входа.
– Сюда, кажется, много народу ездит, – заметил я.
– Это точно.
– А что делать, когда придем?
– Ставить на лошадь.
– На какую?
– На какую хочешь.
– И деньги можно выиграть?
– Иногда.
Мы заплатили за вход, и тут нам замахали бумажками мальчишки-газетчики:
– Хватайте своих победителей! Вам деньги нравятся? Тут все ваши рискованные ставки!
Стояла будка, в ней сидело 4 человека. Трое продавали свои выборки по 50 центов, четвертый – по доллару. Мадж велела мне купить 2 программки и Беговой Формуляр.
В Формуляре, объяснила она, приводится история, запись всего, чего лошади достигли. Потом растолковала ставки на победителя, на второе и на третье место, а также ставки сразу на несколько условий.
– А тут пиво подают? – спросил я.
– Еще бы. Бары здесь тоже есть.