Это тоже какое ни есть общение.
— Полагаю, ты в выигрыше?
— Само собой. На прошлой неделе я выиграл три тысячи фунтов.
— Ни черта себе!
— То-то и оно: не чета тебе. Так что за меня не волнуйся. Но Либор слишком терзается. Он так крепко вцепился в память о Малки, что она скоро утащит его за собой.
— Этого он и хочет.
— Я понимаю, ты находишь это трогательным, но на самом деле это самоистязание. Ему нужно оторваться от своего ностальгического рояля.
— И заняться онлайн-покером?
— Почему бы нет? Крупный выигрыш его подбодрит.
— А как насчет крупного проигрыша? Невозможно всегда выигрывать — не так ли говорил кто-то из тех, о ком ты пишешь книги? Было известное философское пари — у Юма, кажется?
Финклер посмотрел на него пристально. «Не смей упрекать меня в бессердечии, — казалось, говорил его взгляд. — Если я не пошел по пути Либора, посвятившего остаток дней поклонению памяти жены, это еще не значит, что я бессердечен. Тебе не понять моих чувств».
Конечно, все это могло лишь вообразиться Треславу.
— Ты, должно быть, имеешь в виду пари Паскаля, — сказал наконец Финклер. — Только он рассуждал иначе. По его словам, если ты делаешь ставку на то, что Бог существует, ты практически ничего не теряешь при проигрыше. Но если ты ставишь
— Ты окажешься в адском дерьме.
— Именно так.
— Но это как раз
— Втрое больше, как минимум.
— Кроме того, я прибыл туда и уехал оттуда на машине, а ты был пешком. Что же заставило ее нас перепутать?
— Понятия не имею… Может, она никого из нас раньше не видела?
— Ага, и при взгляде на тебя подумала: «У этого парня явно толстый бумажник». А потом случилось то, что случилось. Но я никак не возьму в толк: почему ты решил, что она могла охотиться за мной?
— Может, она знала, что ты выиграл в покер три тысячи фунтов. Или она могла быть твоей фанаткой. Может, начиталась твоего Паскаля. Ты же знаешь, какими бывают эти фанаты…
— А может, мы с Паскалем тут ни при чем.
Финклер подозвал официантку и потребовал еще кипятка.
— Видишь ли… — Треслав подвинул стул ближе, как будто опасаясь, что весь «Фортнум и Мейсон» услышит его следующие слова. — Дело в том, чтоона сказала.
— И что она сказала?
— Правда, я плохо расслышал сказанное.
Финклер развел руки в стороны особым финклерским жестом, означавшим, что даже его беспредельное терпение на исходе. Когда Финклер так делал, он напоминал Треславу Всевышнего на горном пике в ту пору, когда Он разочаровался в избранном народе. Должно быть, Господь даровал свой жест всем финклерам в память о Завете. А нефинклерам вроде Треслава это не дано.
— Что бы там она ни сказала на самом деле или могла, по-твоему, сказать — ты выдашь эту фразу, в конце концов?
И Треслав выдал эту фразу:
— «Ах ты, жид».