Под одной кибиткой обнаружили прятавшихся троих детей. К ним тут же ринулась женщина — видимо, их мать. Со связанными за спиной руками она свирепо кидалась на воинов, пиная их босыми ногами и брызгая слюной, как змея. Один из мамлюков утихомирил ее ударом кулака, а после детей, ухватив за волосы, отволокли к большой группе пленных. Все они стояли на коленях. Бейбарс встретился взглядом с пареньком, в глазах которого сквозил ужас. Вот таким же он помнил себя двадцать лет назад.
Рожденный в народе тюрков-кипчаков в степях Причерноморья, Бейбарс до вторжения монголов ничего не знал ни о войне, ни о рабстве. На его глазах убили родителей, а самого со многими другими перегнали на рынок рабов в Сирию. Он сменил четырех хозяев, прежде чем его купил египетский мурза и отвез в лагерь на Ниле, где собирали армию воинов-рабов. Так возникло войско мамлюков. Их вооружили, обучили военному искусству, а потом они взяли власть. Сейчас ему тридцать семь, он командует грозным полком Бари, у него много золота и есть свои рабы, но воспоминания о первом годе рабства его посещают чуть ли не ежедневно.
Бейбарс глянул на младшего атабека, руководившего охраной пленных:
— Все трофеи доставить в лагерь. Они принадлежат султану. Любого вора ждет жестокая кара. В погребальные костры пусть пойдут разбитые осадные орудия и остальное подходящее для огня.
— Да будет на то твоя воля, эмир.
Копыта коня взрыхлили малиновый от крови песок. Бейбарс направился к лагерной стоянке мамлюков, где его ожидал султан Кутуз. Все тело было как будто налито свинцом, но на сердце ощущалась легкость. В первый раз после вторжения монголов в Сирию мамлюки переломили ход событий. Теперь нетрудно будет разгромить остатки их орды, если, конечно, того пожелает султан Кутуз. Бейбарс улыбнулся. Улыбка редко появлялась на его лице и выглядела здесь чужой.
2
Ворота Святого Мартина, Париж
3 сентября 1260 года
Мокрые от пота волосы облепили голову. Молодой клирик на секунду остановился перевести дух, затем продолжил бег по узкому переулку. Ночной воздух наполняло зловоние человеческих испражнений и гниющих остатков пищи. Под ногами скользкая противная грязь. Он уже оступился несколько раз, едва удерживаясь на ногах, хватаясь за острые камни, торчащие из стен. Слева между домами мелькнула широкая чернота Сены. На востоке небо уже начинало светлеть, слегка озаряя башню собора Нотр-Дам, но здесь, в лабиринте припортовых улочек, по-прежнему царила ночь. Ничего, ворота Святого Мартина совсем близко. Еще чуть-чуть, и… Клирик на мгновение замер и быстро оглянулся. Никого. Тишину тревожил лишь звук его собственных шагов.
«Вот передам книгу и освобожусь. Когда колокола зазвонят к заутрене, я уже буду в пути к Руану, к новой жизни».
Он снова остановился перевести дух, прижимая к груди книгу в кожаном переплете. На другом конце из темноты возник высокий человек в сером плаще и быстро зашагал к нему. Молодой служка повернулся и побежал.
Петляя между домами, он прислушивался, надеясь уйти от преследователя. Но тот бежал за ним, быстро сокращая расстояние. Впереди вздымались городские стены. Рука крепче сжала книгу. С ней попадаться никак нельзя. Это приговор. Скорее всего смерть, в лучшем случае — тюрьма. Но если не будет улики, то еще можно спастись. Клирик рванул в узкий проход между двумя рядами лавок. У задней двери виноторговца в ряд стояли несколько бочонков. Клирик оглянулся. Шаги были слышны, но преследователь еще не показался. Служка бросил книгу за бочонки и побежал.
«Если Бог милует, то за ней можно будет вернуться и забрать. Дорогу я запомнил». Но Бог не миловал.
Далеко убежать не удалось. У мясной лавки высокий человек в потрепанном сером плаще нагнал его и грубо прижал к стене.
— Давай!
Говорящий изъяснялся на латыни с сильным акцентом, и темный цвет кожи можно было различить, несмотря на наброшенный на голову капюшон.